Побѣдители

Парикмахера я вызываю на дом только в самых торжественных оказиях. В последний раз – перед «космическим» большим приемом в Кремле дело было. Но сейчас тоже не отделаешься моей обычной «официальной» прической, которую я устраиваю за минуту, поднимая немного волосы с помощью двух зажимов. Тут уж придется завивать локоны, каждый по-отдельности, с моими волосами – удовольствие на полтора часа ровно.

По газетам судя, открытие галереи будет главным событием осеннего сезона. Что же, следовало ожидать.

Девятнадцатилетняя Ненилка появилась минута в минуту: в мотоциклетном шлеме, штанах с кожаными вшивами и мальчишеской куртке. Как ни забавно, а русые волосы юной мастерицы почти всегда заплетены в самую простую косу. Хотя на чужих головах она творит невообразимые фантазии.

Ненилка мне очень симпатична. Год тому, как она с двумя подругами рискнула взять ссуду на собственное предприятие. Говорили девчонкам вездесущие доброжелатели, что никто им ссуды не даст, не угадали. Дали им ссуду. (Впрочем, и немудрено: было ведь особое совещание, где Ник лично обсуждал с главами ведущих банков необходимость поддерживать молодежное предпринимательство). Говорили еще, что дело де не пойдет, что никто их всерьез не примет, надо бы лучше тихонько набираться ума при опытных мастерах. А ничего, справляются. Парикмахерская у них пока небольшая, на два кресла, но дело-то идет ходко. В свободное время Нелилка изучает историю прически, поэтому ее иногда заносит в разговорах на часовые повествования о том, к примеру, как правильно закладывать внутрь куафюры китовый ус.

– Я уж боялась опоздать, – сообщила она, вытаскивая инструменты из хорошенького замшевого сидора. – Движение сегодня – жуть. Особенно в старом городе.

– Ну, что вы хотите, Ненилочка, начало сезона. Никто дома не сидит. – Я вздохнула. С этим нежданным сборником я-то, как раз, охотно бы посидела сегодня дома. Что-то утомили меня все эти страсти роковые и политические бури. Хорошо, что они уж кончаются. Выставим картину, пройдет этот американский референдум, а дальше, что до меня, так я намереваюсь думать только о фасоне Лериного подвенечного платья и потихоньку вытаскивать Наташу гулять в Нескучном саду – восстанавливать силы.

– На сколько прядей будем раскладывать волосы?

– Как прошлый раз. Хотя… – Меня вдруг осенила презанятная мысль. – Впрочем, пожалуй, не будем мы делать локонов.

– Оп! – Ненилка подбросила и поймала фен. – А что ж будем?

– Средневековые косы. Такие, знаете, двумя баранками, чтоб на плечи спадали. Как на старых гобеленах, видели?

– А что, попробовать стоит. Эх, жаль, вам заранее это в голову не вспало. Я бы сплела сеточку для волос-то. С бусинками.

– Хорошо, что я это придумала хотя бы до, а не после. Ненавижу лестничное остроумие, лестничные же ценные идеи – еще обиднее.

В прихожей заскрежетал ключ. Катерина.

– Платье доставят минут через пятнадцать. Обещали.

В размышлении об открытии галереи передо мной вдруг встал вопрос много более сложный, чем терзавшие «прогрессивных» интеллигентов прошлого века «Что делать?» и «Кто виноват?»

«Что надеть?», разумеется.

И ведь оказалось, что ровным счетом нечего. Есть два белых платья для больших приемов в Кремле, дневное и вечернее. (Их близнецы, предназначенные для приемов в Зимнем, живут в столице). Но для открытия картинной галереи, да еще в середине дня, это не годится никак. Есть «консерваторское» платье, еще студенческое, черное, на котором так хорошо менять сплетенные тётей Катей самые разные белые воротнички, а глупые мужчины всегда думают, что это не одно платье с многими воротничками, а много разных черных платьев. В этом я обычно и на своих поэтических чтениях выступаю. Есть и еще одно черное, шелковое, что называется, «маленькое». Но тоже не совсем подходит к случаю. Летние мы в счет не берем, пусть и тепло, а сезон миновал. А больше, вроде бы, ничего и нет.

Поэтому я обложилась каталогами, на что и убила половину позавчерашнего вечера. Но терпенье и труд все перетерли, ура школьным прописям. Я выбрала свободное, мягких линий платье из китайского шелка, чуть выше щиколотки длиной, с широкими рукавами «три четверти». Цветом – «как персидская больная бирюза». К моим волосам подойдет лучше не надо.

– Да вы тут никак косы плетете? – Катя от удивления всплеснула руками. – Кто-то, помнится, говорил, будто с детства их терпеть не может.

– Косы, Катя, косы.

– Благо, есть из чего плести, – отозвалась Ненила. – Эх, хватило бы шпилек укрепить, тяжелые. Я ж не знала, что шпильки понадобятся, случайно коробочка оказалась.

– Я сбегаю, если не хватит. Галантерейная лавочка-то рядом.

После всех пережитых штормов, я откровенно наслаждалась воцарившейся в квартире чисто девичьей атмосферой. А я еще ехать не хотела! Зато теперь хочу! Мне, в конце концов, исполнилось двадцать четыре, а не сто двадцать четыре. Где мое платье?!

И платье оповестило о своем прибытии громким звонком в дверь.

Как же я люблю китайский шелк, подумала я, зарываясь лицом в ткань. Какой он плотный, какой он тяжелый…

– Осторожнее! Я еще недозакрепила!