Победитель получает...

Маша устало привалилась к огромному стволу с гладкой корой. Он казался почти отполированным и каменно твёрдым, будто это и не живое дерево, а деревянная скульптура, покрытая лаком. Зато внизу кустились резные лишайники, местами доходящие Маше до колен, и мхи, вездесущие мхи выстилали всё, в том числе и ветви, и то, что Маша предположительно считала лианами.

Было тихо. Как-то слишком тихо для леса, хотя — ночь приближается, может, поэтому всё застыло и замерло? Но Маше упорно казалось, что здесь всегда так и по-другому быть просто не может. Никогда эту мрачную темноту не оживляют весёлые вопли каких-нибудь инопланетных обезьян или заливистые трели птиц. Мрачный, глухой заколдованный лес, вроде того, что окружал замок спящей красавицы из сказки.

— Здесь подожди, — распорядился Куся. — Я скоро.

— Куда я денусь-то? — усмехнулась Маша, уже почти привычно устраиваясь в углублении между выступающими мощными корнями у “лакированного” ствола. — Разве что сожрёт кто-нибудь, а сама я гулять точно не пойду, — и тут же встревожилась: — Ты только осторожно, Кусенька. Странный тут какой-то лес… Может…

— Не маленький, сам понимаю, — буркнул кото-мышь. — Да не бойся ты, я осторожно. И недалеко. Так… посмотрю тут… — неопределённо протянул он, шевеля носом и трепеща сяжками. — Пахнет тут что-то… знакомое. Рядом. Тихо сиди.

Маша покорно кивнула, и Куся юркнул куда-то, мгновенно скрывшись из виду. Да и то сказать — какой уж тут вид? В двух шагах уже ничего не видно… Обзор тоже, можно сказать, нулевой: у одного дерева сидишь, а в другое носом упираешься…

Маша ещё только готовилась начинать ждать Кусю, настраивая себя, уговаривая, чтобы не запаниковать раньше времени, отодвинуть как можно дольше полное осознание опасности, безнадёжности даже их положения, а Куся уже возник перед ней, вынырнув из-за соседнего ствола.

У него были испуганные глаза — это Маша заметила в первую очередь. И только потом увидела, что он держит в зубах безвольно обмякшую тушку какого-то мелкого зверька.

Зверёк напоминал крысу, только светлую, насколько Маша могла судить в полумраке, и бесхвостую, чуть крупнее среднего пасюка. Куся шмякнул его на мох у Машиных ног.

— Вот… грызун… — произнёс он с непередаваемым выражением: и страх, и отвращение, и любопытство — всё вместилось в два слова.

— Я его есть не буду, — отказалась Маша, чуть отодвигаясь, насколько позволяла межкорневая ложбинка, и думая, что страх в глазах Куси ей, должно быть, померещился.

И до сих пор мерещится, как ни странно… Чего ему сейчас бояться? Это она едва сдержала вопль, когда дохлого грызуна ей чуть не на колени положили. Удержалась только потому, что Кусин страх напугал её ещё сильнее. Какое-то несоответствие, какая-то неправильность царапала сознание, и следующие слова Куси объяснили — какая.

— Я тоже не буду! — сердито фыркнул кото-мышь. — Ты что, не понимаешь? Грызун! Это — грызун.

— И что? — очумело спросила Маша. — Ты же их вроде ешь?

— Да откуда он здесь-то взялся?! — возмущённо зашипел на непонятливую подругу Куся. — Я понимаю — ты их раньше не видела. Потому и говорю — это грызун. А мы — где? — как у умственно отсталой спросил он.

— Не знаю, — соответственно ожиданиям ответила растерянная Маша.

— Вот! — возликовал Куся. — И я — не знаю. Но не в моём мире — это уж точно. Так откуда здесь грызуны?!

— Может… они и здесь… — пролепетала Маша, сама себе не веря.

— Лес — совсем другой, не как у нас. Всё другое. А грызуны — точно такие же… — задумчиво бормотал Куся, осторожно придерживая лапой подозрительного грызуна. — И вёл он себя странно… — Куся принюхался. — И теперь вот — чего лежит? От страха затаился?

— А он что… живой? — испуганно спросила Маша.

— Я его не убивал, — открестился Куся. — Если дохлый, то сам сдох, — он снова внимательно принюхался, практически ощупал неподвижное тельце сяжками, и выдал заключение:

— Живой.

— Может, он просто похож? — робко предположила Маша.

— Не просто, — угрюмо отозвался Куся. — Он пахнет, как грызун, — выдвинул он неопровержимый аргумент. — И хуже того… — Куся снова принюхался. — Он пахнет и выглядит точно так же, как тот самый грызун, которого я поймал последним — в своём мире. Я вспомнил о нём — о том грызуне, и сразу почувствовал запах. Пошёл на него. Нашёл этого… Он сидит — прижался, смотрит на меня и не убегает! Я — ближе. Он — смотрит. И… пахнет. И ничегошеньки больше не делает! Ты хоть что-нибудь понимаешь?

— Может, он больной? — выдвинула гипотезу Маша и попыталась ещё немного отодвинуться, но было уже некуда — толстенный корень упирался в спину. — Или от страха…

— Больной?! — возмутился Куся. — Что я, больного от здорового не отличу?! Он как здоровый пахнет, немолодой, но здоровый. Тогда уж это я — больной, запахи путаю… Но я не путаю! — он снова посмотрел на Машу испуганно.

— Он пахнет, как тот самый грызун… Значит… — Куся встряхнул головой, встрепал сяжки, усики, хохолок — всё как-то тревожно растопырилось во все стороны и замерло, только лапа, придерживавшая грызуна, заметно дрогнула.

— Значит, — повторил он, решившись, — это — перевёртыш.