Грозные антрацитовые тучи, делающие утро беспроглядно темным, окунули землю во мрак. Пугливое солнце спряталось за ними, скрылось, боясь вступать в бой с мрачными небесными стражами. И небеса зарыдали горькими слезами. Ветер протяжно застонал, словно зверь, угодивший в ловушку, рванулся вниз, подхватил капли и под острым углом ударил ими по земле. Раскисший, мокрый снег, смешавшись с землей в непонятную, грязную субстанцию, поплыл по покатому склону, который резко, словно отрубленный исполинским топором, заканчивался обрывом. Небеса, утонувшие в черных дождевых тучах, ревели с каждым мигом все яростнее. И могучий Ситх вторил им, бешенея, набираясь сил от талого снега и крупного, стоящего стеной ливня.
В Хельхейм пришла весна. Угрюмая. Унылая. Стылая. Не радующая взор пышным цветением, но окунающая в омерзительный грязный омут таяния.
Человек в черных одеяниях лежал в неглубокой каверне, которая не могла защитить от небесного плача. Он спал. Тревожно. Что-то нечленораздельно выкрикивая. Проклиная кого-то. А затем он затих, будто его кошмар, не дающий покоя, закончился. Вместе с жизнью.
Сандро не мог понять, что с ним происходит. Что не так? Его тело было вялым и непослушным, таким, будто принадлежало другому. Мысли метались в голове, словно зверь в клетке; стонали и ныли, не желая повиноваться рассудку и привыкать к непривычной для них реальности. Казалось, это новое рождение. С муками. С болью. С осознанием того, что жизнь — борьба, и если тебе посчастливилось победить в первой схватке, в первой судороге, значит, ты будешь жить. Сандро привык бороться. С самого первого вздоха, сделанного полумертвым существом. И он дрался, огрызался судьбе, скалил ей безгубый рот в дикой ухмылке, но всегда шел вперед по своей, ведомой лишь ему, стезе. Он часто проигрывал. Но и побеждал нередко. Сегодня темные боги соблаговолили и подарили своему воину силы. Сандро сражался. И была победа.
Он открыл отяжелевшие веки, мутным, затуманенным взглядом осмотрелся и не поверил глазам. Еще вчера он был в компании беженцев, среди тысячи людей, а уже сегодня неведомым образом оказался совершенно один, на границе Хельхейма, у самого Ситха, словно чья-то длань стерла его с полотна мира, а в следующий миг нарисовала заново, в совершенно ином месте. Но ведь ученые маги, все, как один, уверяли в том, что перемещение в пространстве невозможно.
В груди щемило непонятной болью. Мысли метались в голове, огибая события последних… Сколько времени прошло? Часы? Дни? Недели? Последние воспоминания были занесены снегом. А уже весна. Ранняя? Или уже клонящаяся к лету? В Хельхейме времена года перетекают друг в друга, не повинуясь законам природы. Иногда зима длится всю весну, заканчиваясь лишь в середине лета. Иногда…
Он вспомнил. Нет, не вспомнил. Ему показалось, что еще чуть-чуть и память вернется. Скала. Ночь. Тысячи светящихся глаз, взирающий с высока, с черного небесного покрывала. Ветер. Тяжелое дыхание жертв. Удары сердец. Сердца замирают. Жертвы не дышат. Тяжелое дыхание скалы. Земля движется под ногами. Вздрагивает. Рукоять ритуального ножа греет мокрую от пота руку. Нет. Не от пота. Кровь стекает по лезвию. Капает на каменистую, припорошенную снегом почву. Два тела, распластанных на земле в виде звезд. Два трупа — продолжения гектограммы. Ритуал. Ритуал оживления. Скалы? Два змеиных глаза. Узкие прорези зрачков взирают в саму душу. Леденят. «Ты не сможешь повелевать мной». «Ошибаешься». «Ты будешь моим». Кровь жжет руку даже через драконью перчатку. Два тела. И нож в руке чернокнижника. В руке Сандро. «Для чего ты меня призвал?». «Ты подаришь мне свободу». Кровь, молодая и старая, смешиваясь, стекают в разинутую драконью пасть. Две разрезанные нити. Две прерванные жизни. Ритуальный нож в руке некроманта. В его, Сандро, руке.
— Как это произошло? — он не поверил собственным воспоминаниям. — Неужели я…
Он попытался умыться слезами дождя, но с удивлением обнаружил на себе шлем-маску с полумертвым лицом. Взглянув на руку, закованную в драконью перчатку, Сандро увидел кровь в перфорированных ямках, еще не смытую дождем.
— Я, — понял он, содрогнувшись.
— В этом нет ничего страшного, — ласково пропел знакомый голос. — Ты уже убивал. Там, в лесу Мертвеца. В этом нет ничего страшного, поверь мне. Со временем ты забудешь. Со временем рана затянется.
— Но это был не я. — Сандро казалось, что он бредит. Мысли ему не принадлежали, были чужими, словно кто-то другой руководил ими. — Не я…
— А кто же? Ты все сделал правильно. И теперь у тебя есть шанс обрести свободу.
— Зачем она мне? Теперь…
Альберт кружился вокруг, говоря и говоря утешительные слова. Его движения были все более плавными, медленными, навевающими сонливый покой. «Ну что ты, в самом деле? Не стоит так убиваться, ведь это же просто люди»… — читалось в его переполненных тоской глазах. И плавные движения. Такие успокаивающие, как шум прибоя. И его голос. Такой нежный, будто голос матери.
— Это не я, — сказал Сандро, вставая. Сказал твердо, без тени сомнений. — Мои руки, но не мое сознание.