По ту сторону фронта

— Отыщи там Лагуна, Адама Иосифовича, — сказал Жуковский. — Долгоносый такой, блондин. Ну, да его всякий знает. Это наш человек, надежный. Только он очень осторожный, ты это имей в виду. Скажи, что пришел от меня. Пароль знаешь. Он тебя устроит, найдет, где перезимовать. Но надо какую-то специальность. Что ты можешь делать?

— В деревне?.. Ну, сапожником могу быть.

— Сапожником? Хорошо. Вот тебе и легенда: ты — сапожник, сидел в тюрьме за какую-то мелкую уголовщину… Не возражай! Заключенному немцы скорее поверят. Поэтому у тебя и документов никаких нет, поэтому и живешь ты в чужой деревне… Ясно? Согласен?

Каплун, скрепя сердце, согласился.

— Ну, вот… Теперь насчет связи. Ты сапожничай, стучи молоточком — и жди. К сапожнику всякий может прийти. Если спросят: «Нельзя ли достать красного хрому?» — значит, это наши. Отвечай: «Красного нет, но черный найдется». Запомни, как дважды два… Ясно?

— Ясно.

— И еще наведывайся к «почтовому ящику». Это будет около хутора Варшавка. От моста через Волку, с другой стороны — третье дерево на правой руке. Два старых заруба на дереве. Да ты со мной был, когда я эти зарубы делал. Помнишь? Вот тебе и «почтовый ящик»… Не забудешь?..

Каплун явился в Бучатин под видом сапожника и бывшего заключенного. Отыскал Лагуна. Адам Иосифович привел его к себе домой. Капитан побрился и помылся, а к хозяину тем временем собрались колхозники. Каплун пересказал им оперативную сводку, принятую в этот день по радио из Москвы. Она была неутешительная, но все-таки опровергала геббельсовскую брехню. Геббельс тогда чуть ли не каждый день брал Москву, окружал Ленинград, полностью уничтожал Красную Армию и обещал конец войны через три недели. А московское радио, сообщая правду, словно луч света бросало сквозь беспросветную тьму фашистской неволи, и на этот свет собирались честные советские люди. В Бучатине стихийно сама собой складывалась группа патриотов, пока еще незначительная и ничем себя активно не проявившая, но уже противопоставившая фашистской пропаганде твердую веру в конечную победу Красной Армии.

Во главе группы стояли Адам Иосифович Лагун и Василий Пантелеевич Казак. О Казаке Каплун уже слышал от Жуковского, а теперь познакомился с ним и узнал о нем подробно. Это был молчаливый, необыкновенно спокойный и по виду медлительный мужчина немолодых уже лет, незаурядного ума и незаурядной силы. Был такой случай. Немцы, впервые появившись в Бучатине, приказали сдать все оружие, военное обмундирование и радиоприемники. Собрали, заперли я поставили часового. А Казак, дождавшись темноты, подкрался к этому помещению с другой стороны, выдрал окно и вытащил через него две винтовки, одну десятизарядку СВТ и три радиоприемника. Теперь этими приемниками пользовались бучатинские патриоты.

Сапожник Степан (Каплун и в самом деле был неплохим сапожником) сидел теперь в своем углу — в хате красноармейки Семашко, — стучал молотком, забивая в подошву гвозди, наваривал дратву или подшивал кому-нибудь валенки. С каждым посетителем вел обыкновенный разговор, как и полагается сапожнику. Никаких подозрений на первых порах не вызывал. Начальники из сельуправы освоились с ним, давали ему заказы, а иногда и без всяких заказов заглядывали покурить и поболтать: сапожник и есть сапожник. Никто из начальников и окрестных колхозников не заметил, что с появлением в Бучатине этого скромного человека советские патриоты стали активнее. Организовался подпольный комитет — Лагун, Каплун и Казак. Они усилили работу среди местных жителей и проживающих здесь окруженцев. Наиболее надежных посвящали в тайну комитета, включали в его состав. К январю 1942 года таких набралось 11 человек, но начинать активную борьбу они еще не решались: дожидались «черной тропы».

Однако, как ни осторожничали «комитетчики», о подпольном комитете (его так и называли) стало известно сначала в Бучатине, потом по всему району и даже за пределами района.

Дошли эти слухи до немцев и их прислужников, и они начали принимать свои меры.

Каратели стали рыскать по деревням. Подпольщикам надо было уходить в лес, не дожидаясь, пока немцы или полицаи разузнают все и разгромят подпольный комитет. Выход был назначен на пятнадцатое марта.

Утром шестого марта Адам Лагун шел по дороге, ведущей от Смоличей на Бучатин. Вдруг из-за колхозного гумна вывернулись двое вооруженных. Если бы это произошло не так неожиданно, Адам предпочел бы избежать встречи, но теперь было уже поздно сворачивать. Встречные метров за двадцать угрожающе подняли винтовки.

— Стой! Руки вверх!

Адам поднял руки и остановился, глядя на неизвестных. Один был в потрепанном полушубке военного образца, другой — в комсоставском плаще.

— Кто такой? — резко спросил человек в плаще. — Свой или предатель?

— Свой, — ответил Лагун.

А другой в полушубке подошел и начал обыскивать. От его одежды резко пахло дымом. «Из лесу», — пронеслось в голове у Адама, и это несколько успокоило его.

— Я свой, — повторил он, — я не предатель, я — такой же, как вы.

— А если такой же, как мы, почему ты не в лесу?