По ту сторону фронта

В это время из-за гумна показались еще трое. Один из них, вооруженный пистолетом, ругнул Лагуна, а заодно и всех его друзей и родных за то, что они в такую трудную пору отсиживаются дома. Он назвал себя начальником разведки десантной дивизии.

— У меня здесь двести сорок человек, но они пошли на Семежево, а главные силы пойдут вот по этой дороге. Понял?.. А ты (это относилось к Лагуну) скажи председателю колхоза, чтобы оставил дома лучших лошадей. Мы их заберем в обмен на своих. Приустали у нас лошади… Понял?

Адам понял, но вся эта встреча свалилась ему на голову слишком неожиданно, и еще неожиданнее показалось сообщение о целой десантной дивизии. Сомнения? Может быть, они и были, но для раздумья времени не оставалось, было совершенно ясно: эти ребята — действительно русские, советские, ведущие активную борьбу с фашистами. Решение пришло сразу. В паре фраз Адам открыл чужим, впервые встреченным людям все, что вот уже несколько месяцев хранил втайне от соседей и от родных.

Начальник спрятал пистолет и крепко пожал ему руку:

— Свой человек. Ну, брат, извини, что обругал тебя.

Адам Лагун уже догадывался, что никакой десантной дивизии нет. Так оно и оказалось. На мосту через речку Волку мнимый начальник сказал:

— Никакой десантной дивизии здесь нет. Нас всего пятеро. Только ты об этом ни гу-гу: пускай немцы поищут нашу дивизию.

Подпольному комитету нельзя было больше задерживаться в Бучатине. Провели последнее собрание, выбрали командиром Каплуна, а начальником штаба — Гончарука, написали первый приказ и обращение к населению с призывом к борьбе против фашистов. Подписано было обращение: «Эспека», немцы приняли это за фамилию, считали, что латыш какой-нибудь, и решили, что так зовут, очевидно, генерала, командующего десантной дивизией.

Из всех членов подпольного комитета остался в деревне только Лагун, потому что партизанам надо было иметь для связи кого-то из местных жителей.

Но он больше не ночевал дома. В первую ночь, одевшись потеплее, долго бродил по улице, потом вздремнул немного на колхозном гумне, а под утро опять вышел на улицу. Он слышал далекий гул моторов и видел, что сигнальные и осветительные ракеты так и пляшут над лесом. Это фашисты начинали свое наступление на «десантную дивизию». Переброшенные в эту ночь на машинах из Слуцка, они оцепили Орликовский лес и заняли гарнизонами все окрестные деревни. Начинались повальные обыски и аресты.

Жил Лагун не в самом Бучатине, а в поселке Варшавка. Позади его хаты, в какой-нибудь сотне метров, начинался густой кустарник, а за ним раскинулось труднопроходимое болото, протянувшееся на несколько километров на юг и соединявшееся там с лесами Орликовской дачи. Вот в этом-то кустарнике Адам и проводил последние ночи, не решаясь, несмотря на холод, ночевать в хате. Домой заходил ненадолго, завтракал стоя, поминутно поглядывая в окошко.

Так же торопливо, на ходу, позавтракал он как-то в начале апреля, а потом пошел к соседу — покурить. Но цигарка еще не успела догореть, как за ним прибежала жена:

— Адам, в поселке немцы. Идем домой. Я боюсь одна.

Вышли из хаты, а немцы — навстречу. Впереди солтус поселка Гарбуз, с ним три полицая.

Против хаты Лагуна немцы установили пулемет. Два полицая стали по углам хаты снаружи, а солтус повел обер-лейтенанта внутрь.

Адам не имел возможности даже попрощаться с женой. Он просто замедлил шаги, перешел на другую сторону улицы и чужим двором выбежал в поле. Скорее в кусты! Влажная весенняя земля тяжело липла к ногам, и вот уже подошва одного из сапог осталась в грязи. Не до того!.. А над кустами клубился дым: в можжевельнике горел костерок, и у костра — опять немцы, с пулеметом, направленным на его хату. Лагун увидел их, и у него сразу заныло сердце. Куда деваться?.. Увидели?.. Живьем возьмут!.. Но тут взгляд упал на здоровенную свинью, которая с тремя поросятами копалась в свежей зеленой озими. Адам бросился к ней и стал прогонять ее с поля, будто бы только за этим он и выскочил из поселка. Так его действия, должно быть, и поняли немцы: никто его не тронул, а он, продолжая погонять свинью, добрался до хаты ее хозяина.

С этим хозяином — стариком лет шестидесяти — Лагун давно не ладил: врагами они стали еще с тех пор, как единоличниками повздорили на полосе. Старик в молодости ездил от нужды на заработки в Америку, но вернулся оттуда еще беднее и без руки, которую оторвало льнопрядильным станком. С тех пор он был мрачен, нелюдим и не был другом Адаму. Но выбора не оставалось. Тяжело переводя дух, Адам вошел в хату.

— Что с тобой, Лагунец? — спросил хозяин, поднимая глаза от лаптей, с которыми возился.

Адам рассказал.

— Ну, что же, — ответил старик. — Забудь, что мы когда-то с тобой спорили. Раздевайся и на вот — плети лапти, а я пойду на разведку. Ты не думай ничего плохого… Мы люди свои, разберемся без немцев.

* * *