По поводу одной современной повести

* * *

Въ защиту современнаго героя приводятъ обыкновенно то оправданiе, что обстоятельства, среда, самая жизнь наша длаютъ его такимъ, что лучшаго продукта отъ современнаго общества и ожидать нельзя, что настоящiе герои могутъ существовать въ другихъ странахъ, въ другихъ обществахъ, только не у насъ; стало – быть и наше негодованiе противъ героя неумстно и показываетъ только незнанiе, непониманiе тхъ общественныхъ условiй, подъ влiянiемъ которыхъ слагается подобный характеръ. Съ нимъ надобно примириться, какъ приходится примириться со всмъ, чт'o ни происходитъ вокругъ насъ; слдуетъ ни на что не сердиться, ничмъ не огорчаться, разв только за исключенiемъ лично касающихся насъ обстоятельствъ.

Но каковы послдствiя подобнаго взгляда на жизнь? согласны ли они съ высокими, благородными, человческими свойствами? Дадутъ ли они дйствительно то успокоительное примиренiе, основанное на любви, какъ признакъ свжести и здоровости организма, или подъ ними кроется что – то иное, отъ чего содрогается наше сердце и охватываетъ душу тоска? Это – болзненная апатiя, безнадежное отчаянiе, отравляющiя нетолько современныхъ намъ людей, но какъ хроническая болзнь, переходящiя на то поколнiе, которое смнитъ насъ и отъ котораго уже вправ будутъ ожидать не одного нещаднаго анализа, не одной разлагающей рефлексiи, не одного разрушающаго отрицанiя, но горячаго дла, геройскаго подвига. Если поплатились мы униженiемъ нашего собственнаго достоинства за ошибки, не нами сдланныя, то эти ошибки и подавно не будутъ въ состоянiи снять отвтственности съ будущихъ людей за недостатокъ воли, за слабость характера, за неспособность на дло. Что за оправданiе, что вс люди скроены по одному образцу, созданы по одному типу, что различiе между ними боле кажущееся, а въ сущности они вовсе не различаются другъ отъ друга? Разумется, что за подобнымъ оправданiемъ слдуетъ душевная, невозмутимая тишина и конецъ всякому негодованiю. Зачто же въ самомъ дл сердиться на человка за его грубость, пошлость, безнравственность, когда вы убждены, что каждый на его мст поступилъ бы также какъ онъ? Всмотритесь въ дйствiя и поступки какого – либо негодяя, вникните хорошенько въ обстоятельства, среди которыхъ родился и выросъ онъ, – вы объясните себ его поведенiе и поступки; но объяснить фактъ не значитъ еще примириться съ нимъ. И это нетолько въ сфер нравственной, духовной человческой жизни, въ которой никогда не снимется отвтственности съ человка, какъ организма, боле или мене способнаго на развитiе своей воли и характера, но и въ сфер явленiй грубой матерьяльной или животной жизни. Допустить противное значитъ допустить грубый, восточный фатализмъ и успокоиться на безстрастномъ индйскомъ самосозерцанiи. Ударила молнiя въ домъ и произвела въ немъ пожаръ, опустошенiе, смерть. Явленiе совершилось по законамъ природы; они никогда и никмъ не могутъ быть нарушены; вамъ извстны эти законы и послдствiя ихъ. Чтожъ? явленiе объяснено, ничто въ немъ не сокрыто отъ вашей пытливой мысли – слдуетъ ли затмъ примиренiе? Мы не говоримъ, что плакать и бсноваться, рвать на себ волосы и страдать поможетъ настоящему длу. Мы говоримъ, что слдуетъ вступить въ борьбу съ грубою стихiей, побдить ее вочто бы то нистало, – но не примириться съ фактомъ уже потому, что примиренiемъ не спасешься отъ другого и третьяго удара безсмысленной силы. Но если подчинить ее невозможно, если борьба не подъ силу, если побда не является даже мечтой? Все же прочь примиренiе, не хочу я его! Тогда я лучше согласенъ плакать и бсноваться, страдать и рвать на себ волосы. Вспомните миъ о Промете, этотъ великолпнйшiй миъ юной греческой фантазiи. Посмотрите какъ свжъ и великъ онъ, несмотря на три тысячи лтъ, которые раздляютъ насъ отъ времени его созданiя.