По поводу одной современной повести

Тмъ безотрадне и нелпе является примиренiе въ явленiяхъ нравственной, духовной человческой жизни. Объяснить можно какое угодно преступленiе. Въ природ все связано неизмннымъ, вчнымъ закономъ причинности: преступникъ вышелъ преступникомъ потому, что ничмъ другимъ не могъ выдти, ужь такъ сложилась жизнь его; быть – можетъ, и это даже весьма вроятно, что ему нелегко было сдлаться преступникомъ, что онъ пережилъ страшныя, мучительныя минуты, пока не дошолъ до того состоянiя, въ какомъ вы его застаете. Но это, повторяю, тоже объясненiе, а не оправданiе. Я понимаю, что само преступленiе можетъ возбудить къ себ наше сочувствiе, но во всякомъ случа это сочувствiе измряется борьбой, происходившей въ душ преступника. Сочувствiе это можетъ быть дотого сильно, борьба дотого возвышенна, что попранный законъ отходитъ на второй планъ, и преступникъ оправданъ если не общественными учрежденiями, то общественною совстью. Вспомните случай, бывшiй въ парижскихъ ассизахъ, куда привели мать, пойманную въ воровств булки изъ одной пекарни, для спасенiя отъ голода своего ребенка; да и многое можно припомнить изъ случившаго на глазахъ нашихъ. Съ человка потому нельзя снять отвтственности за дла его и поступки, что онъ человкъ, что въ немъ лежитъ возможность дйствовать и иначе, хотя мы и можемъ объяснить себ, почему онъ поступилъ именно такъ, и почему вовсе не могъ поступить иначе.

Обращаясь теперь къ нашему герою, мы скажемъ ему: не оправдывайся ни средою, ни воспитанiемъ, ни обстоятельствами, потомучто ты достаточно уменъ и хорошо понимаешь, какiя будутъ послдствiя всхъ твоихъ поступковъ, да и незнанiемъ оправдаться не сможешь. Не примиримся мы и съ страданiемъ героя, какъ естественнымъ и ближайшимъ слдствiемъ его безхарактерности и пошлости; не утшимся и тмъ, что на его мст поступилъ бы точно такимъ образомъ всякiй другой изъ нашихъ «лучшихъ людей». Нтъ, мы не снимемъ съ него отвтственности, и въ чувств, возбуждаемомъ имъ въ насъ, нельзя не найти оттнка презрнiя. Онъ измняетъ идеалу, сложившемуся о немъ въ голов нашей до этого грустнаго свиданiя, онъ не то, что говорилъ, онъ обманулъ насъ, какъ обманулъ создавшаго его художника. Мы не извиняемъ его еще боле потому, что по этому поступку, по отношенiямъ его къ любимой женщин, мы имемъ полное право составить невыгодное понятiе о его честности и благородств на всякомъ иномъ поприщ дятельности; мы не станемъ ожидать отъ него длъ, подвиговъ, на которые необходима прежде всего извстная доля самопожертвованiя, увлеченiя, въ которыхъ рефлексiя неумстна и только вредитъ.

Вмсто симпатiи къ герою растетъ въ душ нашей отвращенiе къ нему, зато что онъ обманулъ насъ. Отношенiя мужчины къ женщин служатъ врнымъ мриломъ для нравственной оцнки его, если они двоедушны, нечестны, – грустно становится при мысли, чмъ окажется такой человкъ на всякомъ другомъ поприщ. Эротическiе вопросы, какъ бы ни глумились надъ ними, останутся вчно животрепещущими, вопросами, на которые прежде всего откликнется человкъ.

* * *

Но почему же любовное свиданiе, любовное признанiе ставятъ втупикъ современнаго героя? Почему не готовъ онъ бжать за своимъ счастiемъ такъ же добродушно, такъ же откровенно и безбоязненно, какъ длали это герои проходящаго поколнiя, какъ длаютъ и теперь многiе, всегда готовые на любовную интригу? Почему губы героя заклеиваются, когда нужно произнести признанiе въ любви, которою переполнено его сердце, между тмъ какъ прошлые герои не задумывались никогда надъ подобнымъ дломъ, между тмъ какъ многiе и теперь изъ принадлежащихъ къ числу «лучшихъ людей» готовы произносить признанiе хоть по разу въ мсяцъ, если еще не чаще? Мы уже сказали, что «лучшiе люди» боле уважаютъ чувство, боле цнятъ свое слово. Они знаютъ, что признанiе ведетъ за собою цлый рядъ послдствiй, къ которымъ невозможно не относиться серьозно безъ потери права на имя честнаго человка и на чувство собственнаго уваженiя къ себ. Теперь мы и обратимся къ этому вопросу, къ послдствiямъ, которыя ведетъ за собою честно высказанное признанiе въ любви къ любимой женщин.