По эту сторону фронта

Бросив кинжал в сторону, я приготовился выполнить задуманное, но опоздал на какое-то мгновение. Блин, ведь знал же, что пренебрежение правилами всегда выходит боком, только не рассчитывал, что этот «бок» проявится настолько быстро. И главное, насколько точно был выбран момент атаки…

Эсэсовский нож только брякнул по полу, как вдруг у меня отцепился от крепления фонарь и, резанув лучом по глазам, упал под ноги. И тут же фриц из крайне неудобного положения нанёс удар ногой, развернувший меня так, что сектор обстрела Марату я перекрыл напрочь. Как это у него вышло, ума не приложу, но тот удар получился на славу! Такое впечатление — как будто лошадь лягнула! Причём в самое уязвимое место. Больно было настолько, что ни вздохнуть ни выдохнуть. Даже крикнуть не получилось — смог лишь, выпучив глаза, схватиться за повреждённое хозяйство. А фриц, сорвавший с шеи согнувшегося лопуха-Лисова автомат, упал на задницу и, ещё одним ударом ноги отправив меня в сторону напарника, яростно оскалившись, нажал на курок.

Когда я, в свете валяющегося фонарика, второй раз за последние пять минут увидел чёрный провал направленного в лицо ствола, в голове мелькнула только одна мысль: «Теперь точно — пипец…»

Но секунда прошла, я уже шлёпнулся под ноги Шаху, только фриц так и не выстрелил. При этом морда у него из торжествующей стала вытянутой и недоумённой. В этот момент коротко прогрохотал автомат Шарафутдинова, и здоровяк, выронив оружие, как сидел, так и откинулся назад, глухо ударившись затылком о бетонный пол. Живые так не падают, поэтому можно считать, что с моим обидчиком покончено.

Но Марат этим не удовлетворился и, судя по звукам, принялся молотить второго «языка». Видимо, во избежание… Значит, теперь можно заняться собой. Обезболивающий адреналиновый выброс, который на несколько секунд отвлёк меня от повреждений, нанесённых интимному месту, слегка поутих, и не в силах больше сдерживаться я промычал:

— У-у-у…

Как же мне, оказывается, больно! Аж глаза выскакивают и кажется, будто стали, как у рака — на стебельках. Неостанавливаемые слёзы обильно потекли по щекам, полностью опровергая постулат насчёт того, что мужчины не плачут. Плачут! Ещё как плачут! В три ручья! Просто всё зависит от повода…

— У-у-у…

Это неинформативное подвывание отвлекло Шарафа от обработки пленного, и он метнулся ко мне:

— Илья, фриц тебя что, зацепил? Ножом? Ты не молчи! Куда?!

— У-у-у!

Однотонный вой вверг напарника в смятение, и он начал лихорадочно лапать меня в поисках крови, должной бежать из страшной раны, которой наградили его друга. Лапанье сильно мешало сосредоточиться на отбитом месте, поэтому, собравшись с силами, я озвучил свои претензии более членораздельно:

— У-у-у… у-у-у, сука! Прямо по яйцам! Когда очухаюсь, я его второй раз убью! У-у-у!

Шах, поняв, что необратимых повреждений командир не получил, прекратил попытки его разогнуть и, лишь легонько похлопывая по плечу, успокаивал:

— Ничего, ничего… на пяточках попрыгаешь и всё пройдёт! А тому немцу уже всё равно — дохлый он.

Потом, оставив меня в покое, подошёл к трупу и, подняв валяющийся автомат, начал его разглядывать. Отстегнул магазин, хмыкнул и, вернувшись, опять присел рядом.

Первая, самая сильная боль к тому времени несколько притупилась, и я, застыв скрюченной мумией, смог наконец перевести дух. Увидев, что глаза у командира из выпученных и бешеных стали более или менее нормальными, Марат сунул магазин мне под нос и спросил:

— Ты что, не перезарядился?

От этого простого вопроса я почти пришёл в себя. Так вот почему фриц не стрелял! А ведь действительно — остаток патронов был выпущен в стрелка перед дверью. Потом я брякнулся всеми костями на пол так, что чуть дух не вышибло. И сразу, вскочив, побежал помогать Шаху открывать дверь.

Немец, захвативший моё оружие, просто не мог предположить, что оно будет без боеприпасов, потому что следить за ними у воевавших бойцов вбито на уровне инстинктов. То есть, по логике, магазин я должен был сменить совершенно автоматически. Но не сменил… И это нас спасло: ведь у того кабана целых две секунды было, пока я своей спиной Шаху цель перекрывал. Сквозь меня напарник выстрелить не смог бы, зато эсэсовец вполне мог прошить нас обоих одной очередью.

И вот интересно, к чему это отнести — к везению или к интуиции? Ну откуда мне было знать, что попадётся противник с подготовкой не хуже, а даже лучше моей? А если интуиция мне это подсказывала, почему не подсказала, невзирая на боль в отбитом теле, перед обыском сразу садануть его покрепче и связать? Или всё-таки за счёт чистого везения в этот раз выжил? А Марат, видя, что на его первый вопрос я отрицательно покачал головой, задал второй:

— Как ты вообще умудрился так подставиться?

Как, как… каком кверху! Только теперь анализируя собственный промах, я понял, что имело место быть стечение сразу нескольких обстоятельств, о которых честно и рассказал: