Попытка возврата

Владислав Конюшевский Попытка возврата

Глава 1

Что за чёрт? Радио внезапно замолкло, фары погасли, ещё и мотор заглох. Ну, блин, приехали! Это я хорошо срезал дорогу, просто замечательно. Послушал Стасика на свою голову. Нет, вообще-то дорога нормальная, и, пронырнув лесом, сэкономил бы с полчаса, как минимум. Кто же знал, что машина накроется? Я вздохнул и потерзал немного стартёр — ноль. Вообще ноль. Как будто у меня на ходу аккумулятор спёрли. Ещё немного подёргал ключом и только тут обратил внимание, что даже приборная панель не светится. Быстро начало темнеть. Выглянул в окно — ого, какие тучи нагоняет! Дорога сразу стала мрачной. Узкая, асфальтовая, идущая между вековыми деревьями, она стала похожа на дороги из фильмов ужасов. Теперь только монстра лохматого или придурка с бензопилой не хватает для полного антуража. И ведь машин нет вообще. Ни встречных, ни попутных, ещё и дождик мелкий начал моросить, заставляя асфальт лаково поблёскивать. Да и откуда тут машины — лес кругом. Хоть и Польша, да глушь.

Вообще, конечно, Польша интересная страна — они аж повизгивают от восторга, что влезли в Евросоюз, а клятые москали как были дикой Азией, так и остались. И чего они нас до сих пор так не любят — непонятно. Причём «не любят» — это слабо сказано. Ненавидят самозабвенно и с восторгом. Правда, пока дело не коснётся денег. Если вдруг клятый москаль становится деловым партнёром и с него можно поиметь хороший гешефт, то все свои комплексы западные братья-славяне запихивают поглубже в дупу и становятся почти нормальными людьми. Странный народ, вроде с распадом Союза получили вольную — радуйтесь! Но радости не присутствует почему-то. Хочется чего-то ещё, а чего — сами не понимают, вот и злобствуют.

М-да… дорога-то совсем пустая. Ещё и дождь зарядил мелкий, нудный. Всё лобовое стекло было залито каплями, которые быстро собирались в ручейки, сбегавшие вниз. Оттягивая момент заглядывания под капот, закурил. Очень не хотелось вылезать в эту мокрую хмарь. Зачем только Стасика послушался? Вообще-то он не совсем Стасик, он — Станислав Ковальский, с ударением в имени на «и». Но я его зову Стасиком, отчего Ковальский страшно злится. А его позлить — одно удовольствие, потому что этот хмыренок самый крупный ненавистник русских из всех моих знакомых.

Когда его в первый раз увидел в одной польской забегаловке, он, держа кружку пива в руке, напыщенно рассуждал о неоспоримом превосходстве поляков над всеми другими славянами и даже (какая крамола для неофита!) над некоторыми европейцами. Ковальский пел соловьём, приводя исторические и современные примеры — по мне, так совершенно бредовые, имеющие такое же отношение к реальности, как я к балерунам Большого театра. Собеседники, сидящие за его столиком, внимали. Стасик в пылу монолога приседал и размахивал руками, выплёскивая пиво. Ещё немного и он, как в индийском кино, начал бы показывать свои чувства в танце. Но потом Ковальский допустил непростительную ошибку. Обведя орлиным взглядом зал, ляпнул:

— Москали быдло — были, есть и будут!

Это был явно крик души. И этот крик меня задел. Сидя за столиком, начал вставлять в его речь свои комментарии, благо польский знал в совершенстве. Да, нарывался на разборку, но молчать уже не хотелось.

Стасик краснел, пыхтел, делал значительное лицо, пытаясь отвечать, но поняв, что проигрывает вчистую, попёр буром. Вот это другое дело! Вот это по мне… Сам не хотел начинать, а тут, если что — только защищался. Полиции опасаться было нечего, для этого у меня есть свои завязки, но на всякий случай первым не дёргаюсь. Подождав, когда он, пыхтя от ярости, подскочит поближе, занося руку с кружкой, ткнул его двумя пальцами под ложечку. Ковальский резко замолчал, уронил кружку и согнулся, разглядывая выпученными глазами грязный пол. Я же, глотнув ещё пивка, дал ему щелбан. Ну, конечно, щелбан был не тот, которым награждают друг друга первоклашки, — просто знаю, куда и как щёлкать. Так что это был ЩЕЛБАН! Пан великопуляк, не разгибаясь, плюхнулся на пятую точку, а потом медленно свёл глаза в кучу и завалился набок. Народ в зале, который с интересом прислушивался к нашей пикировке, замолчал. Все смотрели даже не на меня, а на собеседников Стасика.