По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В пространстве теоретических и художественных размышлений Эйзештейна, составивших четыре объемных тома, Достоевский, Бодлер и По занимают весьма значительное место. Однако можно заметить, что из трех этих имен имя По встречается чаще других. Возможно, это объясняется тем, что, как справедливо заметил Н. Клейман, к творчеству По «Эйзенштейн относился с особым уважением и вниманием»[957]. Именно этому писателю посвящено одно из лучших его эссе – «“Психология композиции” Эдгара По» в книге «Неравнодушная природа». В заглавии своего этюда Эйзенштейн меняет слово «философия» на слово «психология»: ср. «The Philosophy of Composition» (По) – «Психология композиции» (Эйзенштейн). Замена эта, разумеется, не случайная, и на ней будут построены многие положения работы Эйзенштейна. Размышления свои о психологии композиции он помещает в главу о цвете, где По оказывается в одном пространстве между испанским художником-кубистом Хуаном Грисом и поэтом Александром Блоком. Переходя к По от цветовых впечатлений и обобщений живописи Гриса, Эйзенштейн предупреждает, что теперь он рассмотрит «другую форму высказывания», поскольку перед нами «не живописец, а поэт». Примечательно, что режиссер воспринимает По прежде всего как поэта и, может быть, именно как поэта, даже если обращается к его прозе. Предметом своего исследования Эйзенштейн избирает знаменитую теоретическую работу По, описывающую процесс и метод создания стихотворения «Ворон».

Повсеместный интерес к «Философии композиции»[958] вызван достаточно дерзкой заявкой автора на то, что он сможет проанализировать или даже «препарировать» все импульсы, мотивы и стадии рождения в его сознании нового художественного творения. Эксперимент, которому он готов подвергнуть самого себя, напоминает жутковатый опыт месмеризма агонизирующего пациента из рассказа «Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром» – того самого «одного рассказа По», который Ролан Барт избрал для «текстового анализа»[959]. Сам По так формулирует задачу: «Я часто думал, какую интересную статью мог бы написать любой литератор, если бы он захотел, то есть если бы он смог в подробностях, шаг за шагом проследить те процессы, при которых любое его произведение достигло окончательной завершенности….Большинство литераторов, в особенности поэты, предпочитают, чтобы о них думали, будто они сочиняют в некоем порыве высокого безумия, под воздействием экстатической интуиции, и прямо-таки содрогнутся при одной мысли позволить публике заглянуть за кулисы и увидеть, как сложно и грубо работает мысль, бредущая на ощупь; увидеть, как сам автор постигает свою цель только в последний момент… Что до меня, то я… готов в любую минуту без малейшего труда восстановить в памяти ход написания любого из моих сочинений; и поскольку ценность анализа или реконструкции, мною желаемой, совершенно не зависит от какого-либо реального или воображаемого интереса, заключенного в самой анализируемой вещи… выбираю “Ворона” как вещь, наиболее известную. Цель моя – непреложно доказать, что ни один из моментов в его создании не может быть отнесен на счет случайности или интуиции, что работа, ступень за ступенью, шла к завершению с точностью и жесткою последовательностью, с какими решают математические задачи»[960].

Отношение читателей и критики к этому «эксперименту» колеблется от восторженных оценок логического анализа до негодования по поводу убийственной для поэзии власти логики. Что касается Эйзенштейна, то он утверждает, что это эссе хранит некую тайну, разгадав которую мы поймем его истинное содержание. Для того чтобы обнаружить скрытую интригу полемической статьи По, он применяет метод «детективного расследования» и задается главным в этом случае вопросом: что толкнуло автора к ее написанию? Он пишет: «В технике детективного романа обычно говорится, что как только установлен точный мотив, неминуемо должно выясниться, кто именно преступник, – и разгадается вся тайна в целом. Точно так поступим и мы. Постараемся разгадать истинный мотив написания этой статьи»[961].

Таким образом, если эссе По – реконструкция процесса создания стихотворения, то работа Эйзенштейна – это уже реконструкция реконструкции под новым, психологическим углом зрения. Обратившись к создателю Дюпена, Эйзенштейн, в свою очередь, сам берет на вооружение дедуктивный метод (примерно так, как он говорит об этом в эссе «О природе линии. Контур и интрига» (1937)) и исследует все ухищрения мысли По: «Преследование чистого хода “мысли”, совершенно так же, как преследуется на охоте зверь… Я имею в виду Эдгара По – не только праотца авантюрно-детективного стиля вообще, но и основоположника дедукционной “травли” в ходе мыслей. Вспомним миролюбивую сцену [из “Убийства на улице Морг”[962] ] между мосье Дюпеном и [рассказчиком], в которой наглядно изображена охота этого порядка всех мастеров дедукции за всеми извилинами мысли через густой лес возможных и невозможных ассоциаций»[963].