По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Живет меж рыбаками быль: на Юге,
На острове (корицей и елеем,
И каменьем богат он самоцветным,
Горящим по песку) витала птица… Крылья,
Как будто гущею улиты тирской
Окрашены…[588]

Характеристики острова в описании рыбаков не реально-бытовые, но подчеркнуто избыточные. Георге предлагает развернутую метафору экзотики, изобилия и полноты, основными семантическими элементами которой выступают атрибуты, вместе образующие интенсивный синестетический комплекс, в котором соединяются зрительные, тактильные, вкусовые и обонятельные ощущения.

Если учесть, что одним из принципов изобразительности Георге является семантическая самодостаточность каждого образного элемента поэтического текста, то не только в совокупности, но и в отдельности каждый атрибут оказывается символом изобилия и изысканности – «корица, елей, самоцветное каменье». Из этого следует, что внутри синестезии как единого комплекса возникает дополнительное напряжение, тенденция к семантической самостоятельности каждого из ее элементов. За противопоставлением семантически не проявленного субъекта (какая-то птица, какой-то остров) и избыточно семантизированного предиката кроется противопоставление обыденного, логического, фактологического, тематического, известного, с одной стороны, и фикционального, рематического, творческого – с другой; иными словами, противопоставление жизни и искусства, в котором важно не что изображается, а как. Форма выражения («радость от формотворчества») и образует собственное содержание произведения.

Если у Бодлера птица – аллегория противостоящего толпе поэта-страдальца, а у Георге – символ чистой поэзии, то в сонете Рильке «Die Flamingos» (1908)[589] она выступает как символ, через цепочку метафор рефлектирующий сам процесс поэтического творчества.

Фламинго

Ботанический сад, Париж

Как будто с Фрагонара полотна
они сошли. В них алость с белизною
не режут глаз контрастною игрою.
Так Спящая Красавица нежна

⁵
пред поцелуем принца. Стоя чинно
на тонком стебле розовом, они
цветут все вместе и без суетни.
И полные соблазна, точно Фрина,

⁹
они в себя влюбляются, робея,
и прячут голову на длинной шее
в пунцовое и черное крыло.

¹²
Но прозвенела зависть по вольеру,
и вмиг оцепенение прошло.
И завладели птицами химеры[590].

В статье о Бодлере Поль Валери определяет классического поэта как поэта, который содержит в себе и своего собственного критика[591].Но это было известно и романтической поэтике, сформулировавшей принцип так называемой критической поэзии, в которой принцип творчества и принцип познания этого творчества образуют двуединство[592]. Если же генетически возводить поэтический текст к сакральному тексту, поэтический логос – к божественному, мы возвращаемся к лютеровскому принципу: «Писание само себя толкует».

Здесь еще следует вспомнить о том, что основным понятием поэтики Рильке является «вещь», а стихотворение, говорящее о вещи, называют «вещным стихотворением» (Dinggedicht)[593]. Не останавливаясь на подробном анализе данного понятия, которое принадлежит мистико-философской традиции от Майстера Экхарта до Мартина Хайдеггера[594], отметим, что само название Ding-Gedicht, то есть поэтическое слово о вещи или вещное слово, Ding-Wort, может быть истолковано как перевод-экспликация греческого логоса. Как в логосе слово и вещь едины, так они едины и в поэтическом тексте, где слово становится реальностью текста, можно сказать – его вещью.

Подобно тому как Божественное Слово толкует себя через библейский текст, так и поэтическое слово толкует себя через текст поэтический. Если вспомнить еще и о том, что «логос» этимологически означает «собирание», под которым понимается не только процесс слияния знака и значения, имени и вещи, но и собирание языковых значений в единое гармоническое языковое высказывание, коим поэтический текст и является, то процесс самотолкования примет форму подобного «собирания» значений[595]. Становлению логоса соответствует композиционно-тематическая структура лирического стихотворения, которая представляет собой в смысловом отношении движение от явления к сущности, от темы к идее, от значения к художественному смыслу, от поставленной проблемы к ее решению. Формульное выражение композиционно-тематическое развитие лирического текста получает в сонете, который, в частности, Й.Р. Бехер трактовал как аналог логической триады: тезис – антитезис – синтез[596].