Площадь Разгуляй

Художественное руководство Большого театра возлагало на Уварову большие надежды. Гельцер узнала о притязаниях Калинина. Она добилась приема у председятеля ВЦИК. Без предисловий Екатерина Васильевна настоятельно попросила Калинина оставить в покое свою ученицу. Маститый пролетарский вождь рассмеялся. Облил всемирно известную артистку нецензурной бранью, затем выгнал ее из кабинета. Через две недели Белла Уварова исчезла. Спустя месяц обезображенный труп девочки обнаружили в подмосковном лесу. Медицинская экспертиза подтвердила изнасилование. Беллу похоронили на Ваганьковском кладбище в Москве. Началось расследование, следователь Борис Моршанский установил, что после вечерней репетиции неизвестные люди насильно втащили юную балерину в машину. Когда фотографию девочки показали прислуге на даче Калинина, они опознали Уварову. Дирекция Большого театра написала Сталину письмо. Случайно оно попало ему в руки. По его указанию была создана правительственная комиссия, в которую вошли Маленков, Ежов, Шкирятов, Поскребышев, Мехлис. Калинин пережил много неприятных минут, но товарищи по партии спасли старого насильника…»

Простим Давыдовой ее приоритеты. Как и самих дианистых нимф — еще детей. Это ведь их мамы и папы яростно, загрызая удачливых конкурсантов, силой вталкивали своих любимых дочерей в заведение, где им в атмосфере хореографического «курятника» предстояло из маленьких лебедей превратиться в больших… И, обретя нехитрое мастерство обольщения, — при ГАБТовских–то возможностях и школе! — и волчью хватку, самовырабатываемую советской системой, творчески расти, в клочья рвя конкурентов. И через умопомрачительно пахнущие «трупы» подруг и воняющие потом тела номенклатурных балетоманов выбиваться к госкормушкам и к апофеозу жизни – «выезднухе»…

К счастью, время от времени в курятник на Неглинной путями неведомыми, а точнее, настоянием великих артистов, которым по разным причинам отдел культуры ЦК отказать не мог, попадали дети, рожденные для танца. Мальчики и девочки, которых коснулась Божья благодать. Они–то и вырастали в так называемую гордость русского балета. К ним и принадлежали Юленька Корнфельд, Наташа Караваева, Оля Битнер, Белла Уварова. Да только непереносимо прекрасными оказались они в волчьей стае…

А что наш псевдо–президент? Уничтожить саму Гельцер не получилось. Подвел очень развеселивший Сталина «факт террористического нападения» Катерины на том самом приеме, где она швырнула в калининскую рожу каслинского настольного Мефистофеля. Кроме того, не его эшелона была эта женщина-орлица. Однако, как всякий рыцарь революции, повеселясь верноподданно вместе с хозяином, он силился испакостить ей жизнь. Так, со времени их последней встречи, сцена ГАБТ навсегда закрылась для нее. У нее не отняли ни кремлевки, ни апартаментов в святая святых театра. Ей скрупулезно выплачивали содержание «Народной артистки». Но вымарали из репертуара. И она, назло правящей сволочи, слепнувшая день ото дня, бесстрашно, не видя границы рампы, исполняла свои терпсихоровы пируэты на подмостках колхозных клубов и районных домов культуры. Танцевала самозабвенно, во всем величии своего таланта и никогда никому не покорявшейся гордости.

Совершенно старуха — слепая, не поднимавшаяся с кресел, — она за 27 дней до кончины, поблагодарив собравшихся на ее 85-летие гостей со всего мира (в квартире они не помещались, мы их вводили и провожали «повзводными» колоннами), сказала мне громко:

— Пройди к нему! Пусть он скажет тебе, как гордится мною. Иди!..

Она уже забыла, что его — портрет — выкрала та же мразь, что убила ее ученицу. И что ясноглазый человек умер двенадцать лет назад…

Глава 71.

..Неожиданный и очень приятный гость — Майстренко!

Пришел не сам — с супругой Стефанией Якимовной. Показалось, что она много старше Игната Степановича, — такое серьезное, настороженное и поначалу недоброе выражение застыло в ее больших, с поволокой стального цвета глазах. Но только показалось. Уже за столом под Бабушкиным руководством управляясь с тарелками, она согрелась, убедившись в нашей доброжелательности и искренней к ней и ее мужу расположенности, и чудесным образом помолодела. Недоброта взгляда ушла, настороженность осталась. Она верить не могла счастью, который раз в ее недолгой жизни подло изменившему ей.