Площадь Разгуляй

Бесконечным, как ожидание. Через кресты идешь, мимо ДОТов, по бесчисленным лестницам, через этажи и «отстойники». Между прочим, идешь, раздавленный тяжестью окаменевшей липкой плиты матраца. А ведь он, за годы верной службы тюремному ведомству и битым арестантским бокам, впитал в себя килограммы всепроникающей пыли камерных шмонов и ночных драк. Жирной грязи этапных камер. Зловонного пота битком набитых нар. И слезы арестантские впитал он в себя… Быть может, слезы святые. Пролитые на эти подобия постелей ночами душными. В мучительных попытках осмыслить происходящее. Облегчить собственный свой суд над людьми и ужесточить его над собою. Смягчить бессилие что–либо изменить. Укрепить силу, чтобы перенести все, что еще предстоит перенести.

И мыслей груз впитал матрац — тяжких, мучительных. Которые без краю и конца… О них нельзя, о них кощунственно пытаться рассказывать. Они хрупки. И кровоточат…

Если, конечно, это не очень необычные для тюрьмы мыслимыслишки. Как отомстить за искалеченную судьбу? Как выместить на людях собственное этих мыслишек хозяина горе и бессилие? Как больнее, как чувствительнее унизить, как оскорбить страшнее, ранить как тяжелее ближнего? Еще больше твоего обиженного, оскорбленного, униженного, раненого, ранимого…

И как просто так — для смеха — напакостить, задергать, не по–зволить успокоиться, прийти в себя, собраться в дальний путь, — быть может, и, скорей всего, в последний…

Баня… Это если кто из обер- и просто шакалов — чтобы сподручнее было тебя же и обшмонать, и отнять у тебя же самое последнее — не накинет и свой матрац поверх твоего… Шакал же — «в законе человек»! Он ведь, мразь, сам ничего нести не может — законник. Для того «мужики» есть… Вот тогда совсем тяжко. Тогда и баня — не баня. Тогда руки и ноги трясутся от усталости и напряжения. А тут еще и конвой. Он во всех событиях банных участвует. «Шаг влево, шаг вправо…» Когда за то только, что оступишься под тяжестью, да по слабости своей, доходяги, он тебя выдернет из строя… Прогулки лишит. В карцер посадит. Тот самый конвой, что в банном пути примерно строг и бдителен. А в камеру не войдет никогда, когда тебе плохо и казнят тебя урки казнями немыслимыми… Не придет на помощь слабому. Не вступится. Порядка не наведет. Таково правило. Исключения тоже бывают. Только не в этапных камерах и отсеках.

Обедаем спокойно. Еще и суп никто из шакалов почти не тронул — баланда баландой. Хлебом нашим они подкормились утром. Только поели — снова команда: искать вшей! Каких?

Ведь только что из бани! Там же все как есть прожарили, пропарили, продезинфицировали — живого места нет ни на одежде, ни на обуви, ни на матрацах! Тем более, на нас — «мужиках»… Мы же сами свою двойную ношу отбирали, сортировали: отдельно – тряпки, отдельно — кожа, отдельно — кирза… Сами сажали на крюки и плечики чьи–то награбленные кожаные пальто, меховые куртки, сапоги на меху и на войлоке… Потом, после бани, снимали все — тоже сами… А «хозяева» этих шмоток рычали на нас, костерили матом, шибали пинками: па–ачему медленно? Почему не быстро собираем вещи по «хозяевам»? Почему быстро не кладем – то, о чем сказано «куда»? Это идет грабеж в открытую под видом поиска «своих» вещей после их обработки…

И — снова баня?! Да. Снова. И уже несут ту же коробку из–под спичек, где на вате восседает ее величество дежурная вошь! И вновь заводила торжественно, под улыбочки подручных шестерок, под суровым взором Уса, идет к двери.

Сигнал включать…

— Не всех вшей прожарка берет? — спрашивают новенькие.

— Какой — «не всех»! Прожарка все как есть гробит… Не вошь это. Семечко хлопковое из ваты. Похоже очень. Если не слишком присматриваться. А разглядывать — нет резону корпусному. Ему же не экономия воды горячей, или, допустим, мыла; ему мероприятие засчитывается — баня и санобработка, если ЧП какое. Вот, вошь, например, в камере. А наши–то мерзавцы?.. Уж очень рвутся они в баню–то! А мыться–то там, между прочим, не моются. Ус вот — он даже не раздевается там. И Горилла. У них в бане дела: тряпки–то стоящие, в камерах с нас сдрюченные, — их реализовать требуется. И не опоздать, перед этапом–то. На этапном шмоне принимающий конвой не разрешит брать их с собой — они вольные. Значит, соблазн побега.

Кроме того, здешнее начальство может придержать. Ведь обворованные — они могут заявления написать начальнику тюрьмы.

Или прокурору. Начальство тогда устроит вселенский шмон.

Найдет тряпки. Отдаст владельцам — из того, что положено в этапе. А что нельзя — родственникам вернет… Если еще не взяты родственнички.

Глава 164.

…Шмон… Баня… Снова шмон…

Пришли только из бани — ужин. Я съел свой суп. И тотчас уснул…

Проснулся от короткого крика, тут же задавленного…

Казнили человека, не отдавшего утром свою шапку–ушанку.

Шла возня возле параши. Слышны были удары — глухие, тяжкие — по живому телу. Люди вокруг не спали. Смотрели — стыдливо и зло — на избиение. Но никто избиваемому не посочувствовал вслух. Говорили только, что лучше было отдать, чем вот так… терять здоровье.