Площадь Разгуляй

Или я чего–то не понимал тогда?.. Мы вышли. Влезли в автобусик у начала Старо—Басманной. Под сидением лежал еще один… в одеяле… Ужасно!… Прямо новая Куликовская битва! Да, да! именно Куликовская битва! Русь от налетов татар она не спасла. Они снова возвращались и не раз еще Москву сжигали… Но сражение научило: сопротивление врагу возможно, бить его сподручно, правомерно!

Глава 90.

…Надо сказать: вот это вот «правомерно» Израиля Львовича, вкупе с образом Куликовской битвы, с какого–то времени начало меня «доставать». Не из–за принципиальной неправоты его. Ведь памятной ночью 1939 года вовсе не гипотетические «татары» налетели на братьев Сегалов. Но в час их, безусловно заслуженного ими после–праздничного отдыха, — а если быть точным, в кульминацию редчайшего для них радостного расслабления по возведении ими, наконец, Долгожданного Собственного Гнезда, — низверглась наних внезапно, надеясь сокрушить и раздавить — неимоверной могучести и всеохватности тупая беспощадная машина государственного по–давления, по природе своей исключающая спасение ее жерты.

Достало же меня это потому, что мои Сегалы — люди, в принципе, законопослушные, но, тем не менее, свободные — мужественные потому, — чудесным образом не приняли и на этот раз (вспомним «их» погромы!) рабского «здравомыслия» гонимого на бойню человеческого стада, в которое «красная» и «коричневая» системы превратили терзаемые ими народы. «Ошеломительным ударом» (как записал в «Воинские уставы» друг мой комбриг Георгий Самойлович Иссерсон, сам затем вкупе с армией таких же шустрых своих коллег безропотно — дисциплинированно, строем — смаршировавший под сталинский топор) Сегалы разделались с налетчиками. Преподав неординарнейший предметный урок своим согражданам, как следует поступать с обнаглевшей и неуемной палаческой сарынью, купающейся в своей торжествующей безнаказанности.

И только много позже — скорее всего, уже во дни и ночи трагедии «разгрузки» Бакинского этапа на Волге в ноябре 1943 года — меня осенило вдруг: происшедшее в доме Сегалов было ни чем иным, как знамением — предупреждением Господним, равным, быть может, по значимости своей Библейскому явлению «Горящего Куста – неопалимой купине…

Предупреждение — как я понял, нам, евреям, в первую очередь.

Они были обыкновенными мужчинами, Сегалы. Мужиками. Настоящими только. Когда по освобождении мамы в 1953 году из Колымского небытия коллеги ее именитые, рассказав ей «по секрету» о схваченных НКВД врачах Украинской Повстанческой Армии, посетовали на «проблематичность спасения их», — намекая на какие–то ее особые возможности, она, возмутившись, бросила в лицо им, могущественнейшим оберегателям бесценного здоровья и самой жизни вождей: — Мне спасать их?! О, нет! Вырвать несчастных из лап палачей могут только мужчины, настоящие мужчины, мужики… не вы!

И они «нашлись». То было «по маминой части».

И вырвали, — яростным, быстротечным боем с большой кровью. Не пожалев себя. Тем более, не жалея тех, кто им попытался помешать. Как братья Сегалы, вырвавшие из лап смерти самое дорогое — семьи свои.

Признаюсь: тем, кто тогда спас врачей, я рассказал об Абе, Моисее и Льве Сегалах задолго до их мужественного решения силой освободить плененных спасителей.

Итак, Сегалы были настоящими мужчинами. Но героями не были. Хотя бы потому, что защищали себя и свои семьи. Героями были товарищи мои, спасшие украинских врачей. Из чувства порядочности и человеческой солидарности отдавшие жизни свои ради спасения совершенно незнакомых им людей, оказавшихся в беде.

Да, героями Сегалы не были. Они «просто» сделали все, что смогли. То, что могли, что должны были, что обязаны были сделать уважающие себя люди. Миллионы людей. В дома которых — в семьи их — из ночи в ночь, более трех десятилетий кряду в СССР, и днем и ночью, десятилетие, в самой Германии и в зонах ее оккупации, — врывались безнаказанно нелюди, уверовавшие, что им можно все!

Должны были, обязаны были, могли. Но не смогли. В СССР – убоявшись пули в сердце под небесным сводом, зная, что получат ее в затылок в подвальном. В Европе — устрашась смерти мгновенной, мучительно поджидая мучительную. Каждый — свою. А все вместе…

Нет! Права не имею давать Смерти ее имя. «Мертвые сраму не имут!». Все абсолютно.

От моих безгрешных младенцев, — трех погибших в «телячьем» вагоне Сибирского «кулацкого» этапа братиков не родившейся еще будущей жены моей, и пятерых племяшей моих маленьких, сожженных живьем белорусскими их соседями, — до величайшего грешника Жукова.

Малыши — они ангелы. А маршал «победы» загонял отважно – в Смерть — армии, фронты — народы. Миллионы своих сограждан. Но самому мужества не достало умереть достойно от десницы своей. Не говорю — «боем воспротивиться» той же изощренной травле! Где там…