Один из безучастных, высокий и седой, замечает девушку, лицо-маска расцветает в улыбке, и он спешит к полупрозрачной границе, разделяющей два мира. Приникает к сетке, они о чем-то беседуют, после чего девушка сует сквозь прутья небольшой сверток.
Санитар не дремлет, тут же спешит пресечь нарушение, только нарушительница и не думает отступать, напротив, что-то энергично доказывает. Но Ковач уже решил: не вмешиваться. Он выписался из гостиницы, явился с чемоданом, считай, одной ногой на трапе… Девушка ударяет по сетке кулаком, отчего рабица идет волнами, колыхаясь, будто под ветром.
– Я буду жаловаться! – доносится возглас. Откинув капюшон, она быстрым шагом направляется к входу в больничный корпус, и Ковач с удивлением опознает Ольгу.
Он догоняет ее у двери.
– А-а, это вы… Все видели?
– Да, но не понял…
– Это мой отец. У него диабет, ему через каждые два часа надо пищу принимать, а за этим не следят! Я уже жаловалась на медсестер, но главврач говорит: текучка, никто на эти места не хочет… Вообще никто ничего не хочет!
Чужая боль гасит игривые планы. Роман хотел закрутить! Развлечься решил! Все оказывается серьезнее и больнее, пора уже привыкнуть, Ковач!
Подхватив чемодан, он вслед за Ольгой движется к ординаторской, чтобы провести последнее занятие. Но у порога девушка останавливается.
– Я ведь из-за отца эту специализацию выбрала. То есть решила стать психиатром. Думала, что-то можно сделать, вытащить его… Вот вы приехали, тоже какая-то надежда появилась, а потом…
Зависает неприятная пауза.
– Скажите, я могу не присутствовать на занятии? Мне ведь все ясно.
– Ну да, – бормочет Ковач, – можете, конечно…
Ему тоже все ясно, в особенности насчет себя. Занятие проводится дежурно, без настроения, только злоключения на этом не заканчиваются.
В кабинете Дементьева Ковач пригубливает коньяк – недешевый, судя по вкусу; и «Беломор» исчез, вместо него на столе пачка дорогого американского курева. По назначению то есть использовали
– Здрасьте… Ковач – это вы?! – тычет пальцем в Ковача.
– Артем Валерьевич, я вас умоляю… – вскакивает из-за стола главврач. – Как вы вообще сюда попали?!
– Неважно как! Мне нужно с ним, – опять тычок в Ковача, – поговорить!
Подскочив к двери, Дементьев высовывается в коридор, чтобы призвать охрану. А Ковач с удивлением озирает перевозбужденного визитера. Пациент из надзорной палаты? Уволенный сотрудник, ищущий правды у столичного гостя?
– Что же вы, а?! Пишете одно, а на самом деле?! Я уже узнал, чем вы тут занимаетесь! Да это же ерунда, слону дробина!
– Что – слону дробина?! – не понимает Ковач.
Вбежавшие охранники подхватывают незваного гостя под руки и выволакивают в коридор. А хозяин кабинета извиняется: это, мол, отец одного пациента, здешний журналист. К врачам пристает, грозит написать в свою газету, ну, родственники наших пациентов зачастую становятся невротиками! Еще коньячку? Давайте, давайте, для снятия стресса… Так вот больничная охрана давно взяла его на заметку, но он как-то умудряется просачиваться! Одно слово – представитель второй древнейшей профессии!
Еще раз с представителем Ковач сталкивается в больничном парке. Тут главврача нет, охраны тоже не видно, машина с водителем ждет за оградой. Хочешь не хочешь, а надо идти на контакт, которого явно желает этот Валерьевич.
– Вы на службе? То есть будете брать интервью?
– Нет, просто поговорить хотел. У вас есть время?
– Пять минут.
Обозначая цейтнот, Ковач начинает движение к выходу из парка, Артем Валерьевич увязывается следом.
– Жаль, за пять минут ничего не успеешь. А я про сына хотел… Он здесь лежит.
– Я в курсе.
– Уже доложили?! Еще бы… В общем, он одну интересную вещь сказал…
– Всего одну? Обычно пациенты таких заведений много интересных вещей говорят…
– Иронизируете? А зря. Он говорил про хуматонов и люденов. Ну, что все живущие разделяются на одних и других. Про первых не буду, у вас же времени нет. А вторые – это вроде как люди с большой буквы. Настоящие люди! И я посчитал: вы именно такой. Ну, после прочтения некоторых ваших работ. А вот теперь…
Колеса чемодана цепляются за битую плитку, и лучше бы подхватить за ручку. Но Ковач продолжает тупо его тащить, рискуя испортить.
– Ну, договаривайте. Теперь не считаете?
– Когда узнал, зачем вы приехали… В общем, да. Теперь не считаю. А жаль… Настоящих почти не осталось. А может, совсем не осталось.
Ковач усаживается в машину, как в спасательную капсулу, что увезет с терпящего бедствие космического корабля. Воздуха нет, вокруг вакуум, и легкие вот-вот откажут. Опять он бежит! Сюда бежал, отсюда бежит, да еще под такой аккомпанемент! Вот чего этот человек с глазами больной собаки стучит в стекло?! Чего с вопросами лезет?!
– Нам-то что делать?! Кто нам поможет, а?!
Машина трогается с места, человек остается, растерянно взмахивая руками, а Ковач с облегчением вздыхает. Мертвый корабль, без воздуха, с погасшими огнями – позади, а он, похоже, спасся…