Пленники Амальгамы

После очередной дозы алкоголя мысли, закрутившиеся в штопор, приходят в норму. «Нет, Ковач, все объясняется проще. Ты с облегчением уехал, если не сказать – с удовольствием! А значит, ты отказываешься от цели, которой хотел достичь. Вывод? Ты не Наполеон, ты сбежавший с поля боя Мамай, нет тебе прощения!»

На уровне облаков ужас плавно трансформируется в видение. Он устал, точнее – смертельно устал, как обычно бывает после сеансов. Челюсти сводит, ведь говорить пришлось несколько часов подряд, не останавливаясь. А еще эскизы ваял один за другим, десятками, так что в пальцах судороги. Лечь бы и умереть, другого желания нет; однако умирать не дают, напротив – требуют, чтобы он сам кого-то воскрешал. И гроб подсовывают с покойником!

– Постойте, на этот счет уговора не было… – бормочет Ковач, пятясь от гроба. А ему говорят: «Был уговор, сам его инициировал! А если так, изволь отвечать, как нынче говорят, за базар!» Реплики подают люди в белых халатах, что окружили покойника плотным кольцом, лишив Ковача шансов выбраться. Он озирается в панике, замечает в толпе физиономию Земцова и восклицает:

– Что за дела, Боря?! Это ты придумал?!

– Куда мне! – разводит руками заклятый друг. – Такое под силу только вам, месье! Пардон, мессия!

– Не под силу мне такое! Тоже, нашел мессию!

– Да ладно, не стесняйся! Что там надо говорить? Талифа куми? Короче, давай, не тяни время!

В толпе начинают заключать пари: «Оживит? Не оживит?» Великий Крепелин считает – оживление невозможно, но этот месье набрался наглости утверждать: возможно! Ковач ловит за полу халата Борьку:

– Как, и Крепелин здесь?!

– А то ж! – ухмыляется Земцов.

– Тот самый? Вильгельм Магнус Георг?

– Ну да, светоч и светило. Отец-основатель, первый классификатор, утверждавший: «Эти болезни неизлечимы!» Кому вызов бросаешь, Ковач?! Ты рехнулся?! То есть дошел до уровня своих слабоумных пациентов?!

Но Ковач уже не слушает – заметив в толпе гиганта с бородкой и закрученными по давнишней моде усами, он замирает. Одно дело – полемизировать с авторитетом в своих статейках, другое – сойтись один на один, как Давид с Голиафом. И ладно, если бы праща была у Давида, так нет же ее, а голыми руками Голиафа не побороть!

– Именно так! – поддакивает Земцов. – Так что придется доказывать делом. Итак, вдохни поглубже, а теперь – талифа…

В чувство приводит голос по трансляции:

– …Через двадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту города Пряжска. Температура в городе плюс 15 градусов.

* * *

Города, куда он прилетал или приезжал, сливались в один большой конгломерат домов, заводских труб, автодорог, эстакад и т. п. Все это не задерживалось в памяти, являлось своего рода клише, различаясь минимумом деталей. Здесь собор повыше и постарше, там оригинальна монументальная скульптура, тут современный деловой квартал типа Сити отгрохали. Почти не глядя в окно машины (за ним обычно присылали машину), Ковач проскакивал муравейники, где мельтешили вменяемые и активные, чтобы вскоре приехать туда, где об активности речи нет, как и о вменяемости. Уже не удивляло расположение подобных заведений на отшибе, в сторонке от торных дорог муравьев-активистов. Окраина, ближний пригород, удаленная зеленая зона – вот где располагались дома скорби, обязательные для больших и даже малых городов. По коридорам домов бродили странные персонажи, обряженные в убогую больничную робу; глаза их были пусты, движения неуклюжи и замедленны. С виду тоже муравьи, только порченые, за таких трудягам-муравьям стыдно, аж жуть! Но активисты не звери, не грызут ближних, не сжирают их – просто ссылают на периферию бытия. То есть поступают по законам не муравейника, а человейника. Еще и острят по этому поводу, дают волю чувству юмора, обзывая больницу то «Ягодкой», то «Шепетухой», то «Июльскими днями». И «Заячий ремиз» в этом перечне имеется, и «Шведская могила», и «Кривая верста». Не будем строго судить человечков-муравьев, что выстраивают защиту от безумия, пытаясь заклясть бездну. Или адаптировать бездну к повседневности? Для Ковача в любом случае город являл свою сущность именно в местной психушке. У водителя больничной «Лады», что встречал в аэропорту, Ковач выяснил (это вошло в привычку): пряжский дом скорби именуют «Пироговкой». А спустя полчаса уже беседовал с главврачом этого учреждения.

– Говорите, препарат улучшает когнитивные функции?

– Не я говорю – производители. А уж как на самом деле – покажет апробация.

– Ну да, понятно…

Главврач Геннадий Васильевич, сухонький, в круглых проволочных очках, вынимает из пачки папиросу и сминает ее нервными движениями пальцев.

– Ваша больница – третья, в которой проводятся испытания. В программе еще пять, так что результат будет обеспечен.