В процессе сбора чемодана приходится заглядывать в шкаф, всегда набитый вещами Валерии. Ныне половина плечиков пуста, что означает: угрозы становятся реальностью. Зубной щетки в ванной нет, косметики в прихожей тоже. У двери всегда стояло в ряд несколько пар обуви, а тут лишь старенькие туфли, которые она обычно не надевала. Ковач берет в руки туфли, вертит их, сует в обувной шкафчик. Так, теперь уложить препараты. Они укладываются под крышку, поверх пакета с бельем, наверняка ведь придется предъявлять в аэропорту. Черт, молния не застегивается! Он раздраженно ее дергает, и тут звонок: прибыл, жду у парадной. Как прибыли?! Я заказывал на полчаса позже! После перепалки с таксистом Ковач обещает выйти через десять минут. И, застегнув кое-как молнию, начинает лихорадочно убирать листы, мольберт, карандаши – то, что обычно остается после сеанса.
Была бы его воля, он бы и атмосферу, зависшую в воздухе с позавчерашнего вечера, убрал куда подальше. Тяжкая была атмосфера, душная, такого отчуждения и окукливания личности давно не встречал. Андрей даже не разделся, так и сидел в старом и страшном пальто; и мать не могла помочь, только разозлила сына. А если контакт не наладился, результата не жди. Усаживай перед зеркалом, не усаживай – как говорится, мертвому припарки.
– Кого вы мне показываете?! Кто это?! Это не человек!
– А кто?
– Чехол! Он в чехле, разве вы не видите?! Все в чехлах!
– И я?
– И вы!
– И твоя мама?
Небритый парень зло расхохотался.
– Да она первая! Там не чехол, бетонный бункер! Бомбоубежище! Она залезла в это убежище и сидит там, ничего не видя! И все так живут, все человечество!
Мать в тот момент заплакала, Андрей же, все более распаляясь, частил:
– Люди сейчас не люди, а какие-то мидии! Или как их там… Трилобиты! Все залезли в свои ракушки и не собираются оттуда вылезать! Ракушечный мир! А если так – я тоже буду ракушкой! И нечего стаскивать с меня пальто! Я еще шапку хочу надеть! Где моя шапка?! Дай ее сюда!
В каком-то смысле он был прав, насчет себя – точно. Требовалось как-то проникнуть в чехол, точнее, в склеп, куда этого молодого человека загнала болезнь. Но тщетно, слишком сильным оказался заряд ярости; а тогда зеркало лишь раздражитель, отражавший искаженное лицо, безумный блеск глаз, что делает неизбежным бросок чем-то тяжелым либо удар кулаком. Андрей выбрал кулак, не зная, что бьет по металлу (от стеклянных зеркал пришлось отказаться, их заменила отполированная металлическая поверхность). Потом были крики, психотропы, выпитые под угрозой вызова врачей, словом, очередное поражение.
По сути, Ковач покидает поле проигранной битвы, убирая с нее разбитые орудия и разорванные в клочья знамена. Да и Валерия может явиться в его отсутствие, негоже, чтобы она лицезрела неприглядный пейзаж.
– Ну?! Я уже двадцать минут ожидаю!
– Двенадцать, если точно.
– Да плевать! Если через минуту не выйдете, я уезжаю!
Голос в трубке взвинчен, таксист явно готов выполнить угрозу. Остается схватить чемодан, втиснуть ноги в туфли и, не тратя время на ожидание лифта, – бегом по лестнице!
Побурчав в адрес клиента, водитель срывает зло на пешеходах и участниках дорожного движения. «Чего под колеса лезешь, придурок?! Жить надоело?! А ты хрена подрезаешь, козел безрогий?!» Ковач даже не просит разрешения покурить – понятно, что ответят. Утешимся тем, что курить вредно (только за вчера три пачки убрал), будем думать о той, кто намеренно исчезает из его жизни, не давая объяснений. Вот куда она поехала? Сказала вроде, что вызвали в какой-то областной музей, провести экспертизу картин в запасниках. Но правда ли это, одному богу известно. Количество платьев давно начало уменьшаться под предлогом того, что от мамы до ее службы – ближе, иногда ей удобнее ночевать в той квартире. На самом деле Валерия от него отвыкала, в чем однажды сама призналась.
– Не могу быть рядом с тобой… – выдала в порыве откровенности. – Долго не могу. Иногда хочется отойти, побыть на расстоянии.
В ближайшие дни расстояние, к сожалению, не уменьшится. Ковач двумя руками схватился за предложенную командировку; а если учесть, что мировая фарминдустрия работала на полную катушку и лекарственный рог изобилия не обещал иссякнуть, – их встречи не обещали быть частыми…
– Ты чего делаешь, мудила?! Где права получал?! Купил, да?! Так притерся, чуть зеркало не снес!!
На светофоре таксист вылезает на полкорпуса из окна, стучит кулаком в стекло соседней машины. Затем усаживается обратно и, матерясь, резко рвет с места. У него заостренное лицо, ходящий туда-сюда кадык и бешеный блеск в глазах – типичный истерик. А тогда есть шанс, что они не доберутся до пункта назначения, и надо что-то делать.
– Извините… Дайте вашу руку.
Когда встают в пробке, и Ковач озвучивает просьбу, в ответ – удивленный (и недобрый) взгляд.
– Зачем?!
– Дайте, дайте, не смущайтесь…
Ковач пожимает липкую вялую ладонь, еще более укрепляясь в экспресс-диагнозе.
– У вас ладони влажные. И холодные. А они должны быть сухими и теплыми, как у меня. Теперь в глаза смотрите.
– В глаза?! А за…