И верно: на меня вырастили зуб, ведь сиделка ночевала у сестры, а там однокомнатная, все друг у друга на головах. О чем докладывают с обидой, якобы я виновата в отсутствии у Варвары жилья, в отсутствии у меня аппетита, ну и т. д. Одновременно кухня дымит, шкворчит, прыгают крышки кастрюль, то есть готовится жратва. Настаиваю: жратва, возможно, вкусная, но меня все равно воротит. Меня воротит и в каком-нибудь «Макдональдсе», где в булки суют котлеты, зелень, поливают соусом и запихивают в рот. Или в пасть? Чтобы заглотить бигмак, надо обладать пастью, иметь настоящее хлебало. Обладатели хлебал толпятся у стоек, заполняют подносы бигмаками, стаканами с газировкой и жрут, жрут, жрут…
С трудом впихиваю в себя пирожок с капустой и несколько ложек каши. Остальное на съедение Варваре, чей рот постоянно занят. Она бы и хотела что-то сказать, да как скажешь, если всю дорогу жуешь?!
– Аных рилядовала… – она прожевывает и сглатывает. – Говорю: разных приглядывала: и старичков, и лежачих больных… А вот такую, как ты – в первый раз!
– Какую – такую?
– Ну, умом поврежденную… Психическую в смысле.
– И вам не страшно? А вдруг я вас… Укушу?
Варвара выкатывает на меня серые глазища, затем хохочет, вздрагивая могучим телом.
– Да кто ж тебе позволит кусаться?! Я ж тебя одной… В общем, не балуй, Майка! Мне ты ничего не сделаешь, а вот в квартире безобразничать не надо!
В свободное от готовки время Варвара меня
– Чего у зеркала застряла? Мать сказала: если и это разобьешь – окажешься известно где!
Чтоб она провалилась, эта Варвара! Она представляется чертом в женском обличье, свалившимся на мою голову. Интересно, отражается ли она в зеркале? Где-то я читала, что черти не отражаются, а еще пахнут серой. Я даже принюхиваться начинаю, что Варвара трактует по-своему.
– Чего нюхаешь? У меня все свежее! У всех продуктов срок годности проверяю, как мать твоя приказала!
На третий день по распоряжению Кати меня выгуливают. Идем в Летний сад – Варвара с пакетом, полным пирожков, я налегке. Возле пруда останавливаюсь, прошу пирожок, и его с готовностью предоставляют. Но вместо того, чтобы сжевать выпечку, начинаю ее крошить плавающим в пруду лебедям.
– Во дает! – восклицает мой черт. – Сама бы лучше съела!
Я же беру еще пирожок (Варвара неохотно – но дает), чтобы скормить белоснежным птицам, скользящим по темной воде. Дура ты, Варвара, ни черта не знаешь про место, куда меня водили в детстве и где я любила кормить птиц. Когда лебедям крошила булки, когда голубям – процесс кормления всегда отдавался на откуп ребенку. Меня фотографировали вначале одну, с Катей, с Эхнатоном, а фото помещали в альбомы. Их можно разыскать, если порыться в семейных анналах; правда, Эхнатона на фотографиях фиг найдешь. Но я тебе, дуре, об этих семейных секретах не стану рассказывать. Да и некогда, потому что к нам спешит охранник, крича на ходу:
– Не надо кормить птиц! Запрещено!
Варвара торжествует, мол, я же говорила: сама жри!
– Не будем, не будем кормить! – улыбается она подбежавшему охраннику. – Мы ж не знали, что нельзя!
– Таблички надо читать! Вон, черным по белому написано: «Кормление птиц запрещено!»
Когда Варвара замолкает, замечаю на ее физиономии работу мысли. Обычно мысли там не отражаются, все время работают челюсти; а тут челюсть отвисает, следует пауза, и я слышу обращенную к охраннику просьбу, мол, не присмотрите за девушкой? Я ненадолго!
– Нездоровая она, – частит Варвара, – пригляд нужен! А я на пять минут, до дому и обратно!
Видя нашу лояльность, охранник соглашается, правда, наблюдать будет из будки – все-таки служба. После чего обращаются ко мне:
– Плиту забыла выключить! Побудь без меня, я скоро вернусь!
Что ж, Варвара с возу – Майе легче. Смотрю на пруд, на аллеи и вдруг вспоминаю про то, как в младенчестве, только научившись говорить, крошила булку здешним голубям, приговаривая:
– Кушайте, гули, кушайте! Будете хорошо кушать – подрастете и станете страусами!
Об этом эпизоде Катя любила рассказывать гостям – когда они еще были. Гости хохотали, выпивали, пели песни, и каждый норовил усадить меня на колени и потискать. Интересно, меня нынешнюю захотел бы кто-нибудь потискать? Или все в ужасе бы отвернулись, воскликнув: «Да это ты, Майя, черт, не отражающийся в зеркалах! Может, потому и вертишься перед ними всю дорогу, стараешься отражение увидеть?! Не-ет, с чертями нам не по пути!»