Пленники Амальгамы

Когда подходит очередь Максима, его не могут отыскать. Вскоре выясняется: тот выбрался за территорию, улегся в высокую траву и возвращаться отказывается. Вместо него на ковер приглашается Майя, однако сеанс поначалу не идет. Отвернувшись от подмалевка, сделанного на прошлом занятии, девушка начинает вытаскивать гвоздь из стула, на котором сидит. Костяшки пальцев белеют от напряжения, щеки и лоб, напротив, наливаются красным. Багровое, искаженное лицо напоминает маску языческой богини, что собирается ни много ни мало – съесть гвоздь! «Майя, приди в себя, гвозди несъедобны!» Но та упорно тянет за шляпку, скрежеща зубами, которыми она сейчас перемелет металл! И что делать?! Прекращать сеанс не в правилах Ковача, с другой стороны – налицо приступ, как бы лекарственная поддержка не потребовалась… Внезапно захлестывает знакомое ощущение, будто сидящий напротив человек – черный ящик (в случае Майи, скорее – «черный квадрат»). Такое случалось, больные подчас представлялись некими закрытыми объектами, terra incognita, когда карта местности отсутствует напрочь. Что происходит на этой неизвестной земле? Какие там текут реки, где возвышаются горы, где – цветущие долины? Ноль информации; возможно, нет ни того, ни другого, лишь кипящая лава первозданного хаоса. И она, не исключено, сейчас вырвется из глубин, и гвоздь, что вот-вот вылезет из стула, захрустит на чьих-то зубах!

Впрочем, думать о тайнах души человеческой некогда, надо на что-то решаться. И вот он протягивает ладонь, мол, вытащила? Теперь давай сюда! Давай-давай, первым буду я, не спорь – это моя мастерская, значит, я решаю, кому и что тут есть! Озадаченная, Майя протягивает искривленный кусочек металла, Ковач прячет его за щеку и делает вид, что жует.

– Невкусно… – говорит. – Ну ладно, теперь мы вместе будем молиться.

– Кому?! – резко спрашивает девушка. – Зачем, я не понимаю!!

– Молись кому хочешь, только не забывай рисовать. Молись и рисуй, молись и рисуй…

Казалось бы, сеанс загублен, – и тут губы Майи начинают шевелиться, рука тянется к карандашу, и процесс сдвигается с места! Пытаясь попасть в такт ее речитативу, Ковач бормочет вместе с ней какие-то слова, одновременно помогая продолжить рисунок. Замолкает, лишь почувствовав боль с внутренней стороны щеки. Черт, забыл про гвоздь! Ощущая солоноватый вкус крови, Ковач хочет сплюнуть, но – нельзя, тонкая ниточка контакта тут же прервется! Так и сидит до финала, сглатывая сочащуюся из ранки кровь…

Он мог бы себя похвалить – надо же, выкрутился! Вытянул сеанс на кураже, на импровизации, однако… Удручало отсутствие твердой почвы под ногами. Где метод? Нет метода, есть единственный неповторимый Ковач, уникум, что может импровизировать, призывать к молитве, к стоянию на голове, к пляскам вокруг портрета – и все сойдет с рук! Но как передать подобные умения?! И ведь не скажешь, что не старался – пробовал, и не раз. И Пиньо пытался обучать, и других, да без толку: кто-то механически к делу подходил, кто-то себя Фидием мнил, то есть не лечил – а самовыражался. Странно, что он на что-то еще надеялся, точнее – на кого-то с рыжими волосами, и кто до сих пор, несмотря на письма и телеграммы, сюда не приехал…

Спустя неделю являются телевизионщики: заезжают на микроавтобусе «Форд», вываливаются из него с аппаратурой и по-хозяйски занимают половину двора. Не впервые Ковачу сидеть перед камерой, опыт накопился немалый, однако бесцеремонность работников ТВ до сих пор удивляет. Вот чего, спрашивается, лезть к клетке, где заперт полуволк? Зачем дразнить животное, оно же, дай волю, загрызет и не поперхнется! Тем не менее оператор лезет, пытается снимать, из-за чего Цезарь начинает нервно метаться по вольеру. Дискомфорт усиливают укоризненные взгляды тех, кто день за днем преследует: возьмите нас! Продвиньте к здоровью хоть на миллиметр! Они записывают время сеанса едва ли не на ладони, ждут, готовятся, а тут софиты, смазливая журналистка Алина в обтягивающих белых джинсах, прямо студия Останкино.

– Не надо здесь снимать… – озираясь, бормочет Ковач. – Идемте в мастерскую!

– Миша, сделай общий план двора! – командует Алина. – А мы пока наметим план беседы…

Когда скрываются за дверью, самочувствие приходит в норму. Визит в любом случае полезен, пусть Алина, Миша и та могучая сила, что за ними стоит, поработают на благое дело. Одна передача, вторая, десятая – глядишь, Левиафан покачнется, а потом вовсе отдаст концы! Официальная психиатрия, бессмысленная и беспощадная, – вот цель, которую следует методично атаковать!

– Оригинально… – Алина оглядывает рабочую зону. – Логово художника, а не кабинет врача!

– Менее всего хотелось, чтобы это место напоминало кабинет. Ни стола, ни пресловутой кушетки… Я работаю лицом к лицу, на расстоянии меньше полуметра.

С виду легкомысленная, журналистка на удивление подготовлена: она смотрела гуляющие по Сети фильмы, кое-что читала и явно хочет углубить знакомство. Для чего достает блокнот, где записаны то ли тезисы, то ли каверзные вопросы.