Платье

– По сути, у меня гибридный профиль – я развиваю свою уникальность, а потом использую ее во благо общества. «We are all in this together» [19] – вот какова мантра моей работы.

– Лично я в восторге от идеи такого предприятия, которое освобождает людей от оков, – выражает согласие Соланж.

– И не только освобождает от оков, но и несет вдохновение, – добавляет ее муж.

– Это уже полный идиотизм, – цедит сквозь зубы Жан-Пьер, но на его слова никто опять и бровью не ведет.

– Вы всегда были бизнес-панком? – спрашивает Соланж шведа, который, судя по всему, рад поделиться опытом с преданной его делу аудиторией.

– Нет, до этого я работал брейндраммером, а еще раньше изучал философию и социологию в Университете Стокгольма, который сподвиг меня написать диссертацию.

– И какова же была ее тема?

– «Патриархальное «я» как философская основа привилегий белой расы перед лицом деконструктивизма интерсекциональности». Я снабдил ее подзаголовком поскромнее: «Декарт и лесбийские отношения с точки зрения расового подхода».

– Какая прелесть! – хлопает в ладоши Соланж.

– Ничего не понял, – бормочет Жан-Пьер.

– Я вам сейчас все объясню, – твердит свое швед. – Как цисгендер, одновременно являющийся жертвой расовых предрассудков, я интерсекционален, но благодаря полу, несмотря на другой цвет кожи, обладаю целым рядом преимуществ по сравнению с представителями нетрадиционной сексуальной ориентации и уж тем более с небинарами и трансгендерными персонами африканского происхождения.

– Что-что?

– В этом и проявляется открытость духа скандинавов, – выдает комментарий Поль, покоренный шведом и презирающий Жан-Пьера за то, что тот никак не может въехать в их разговор.

– Знаете, а ведь нынешней «открытостью духа», как вы ее называете, мы обязаны французской философии. Без ваших прославленных Дериды и Делеза я, швед, сейчас, по сути, был бы никем. Не говоря уж о великолепном Бурдье!

– А Вольтер? От него, случаем, жопой не несет?

Жан-Пьер и сам не знает, почему у него с языка слетела эта фраза. Он ее никоим образом не обдумывал и не собирался произносить, действуя в режиме напрочь разладившегося автопилота. Эти слова за него наверняка выпалило подсознание. Педантичный трындеж этого викинга с африканскими чертами бесит его дальше некуда.

Удрученная замечанием мужа, Изабель собирается опять его резко осадить, но ее опережает Бьорн, демонстрируя завидное спокойствие:

– Мой дорогой сосед, я, признаться, не питаю особой симпатии к сторонникам рабства…

– Это Вольтер-то сторонник рабства? – удивляется Жан-Пьер, видя, что трое остальных приветствуют вердикт Борга. – Ну а если не питаете, то чем все же зарабатываете на жизнь? Только честно.

– Жан-Пьер, мне кажется, месье только что сказал, что…

– Мне лишь хочется выяснить, кто он по профессии. Пусть расскажет нам простым, доступным языком!

Бьорн смотрит на часы.

– Прошу прощения за настойчивость, но мне действительно надо посмотреть вашу протечку.

– Это вы нас извините, – ободрительно отвечает ему Изабель. – По правде говоря, что бы вы ни делали, в этом столько очарования.

Предъявляя ей в ответ широкую улыбку, швед обнажает зубы – идеально белые и идеально ровные.

А когда встает, Жан-Пьер и дальше гнет свое, не в состоянии остановиться:

– И все равно я никак не могу понять, чем он все же занимается… Да и потом… у него даже зубы не как у панка… Это вообще как? Из-за крэка с гигиеной зубов и ротовой полости у них всегда большие проблемы. Вы ведь не нюхаете крэк, а, месье Борг?

– Не отвечайте ему, мой муж бредит, – говорит Изабель жертве устроенного ими потопа, приглашая следовать за ней. – Идемте, я провожу вас в ванную.

– Благодарю.

Изабель выскальзывает в коридор, за ней шагает сосед, который, перед тем как скрыться из виду, весело подмигивает Жан-Пьеру, то ли радостно его провоцируя, то ли просто издеваясь. Тот сжимает кулаки. Это же надо… Ведь еще совсем недавно он видел в этом человеке свой спасательный круг. Может, конечно, и круг, только сгнивший и трухлявый!

22 часа 18 минут

Жан-Пьера охватило то же чувство, которое наверняка испытывали солдаты Первой мировой, полагавшие, что кампания закончится через несколько дней, но много месяцев спустя вымотанные до предела, барахтавшиеся в окопной грязи и даже не знавшие, за что их заставляют воевать.

Бутылка «Кондриё» опустела – Поль сам вылакал ее, плеснув немного Бьорну Боргу. От его собственного вина с берегов Бона тоже ничего не осталось. Едва волоча ноги, Жан-Пьер подходит к комоду, выполняющему функции мини-бара, и достает виски. Доведенному до изнеможения человеку зачастую только и остается, что напиток покрепче. Даже не предлагая Соланж и ее мужу, он щедро наливает себе в широкий стакан, предназначенный специально для этого напитка. Парочка смотрит на него, даже не думая возражать. Жан-Пьер хоть и занят переливанием односолодового напитка из одной посудины в другую, это совершенно не мешает ему перехватить их огорченный взгляд.

– Этот швед такой козел… – едва слышно произносит он.