Платье

– А мне он показался очень даже симпатичным, – заводит свою пластинку Соланж. – Пробивной, но самое главное, так хорошо рассказывает о своей работе.

– Надеюсь, вы не будете убеждать меня, что поняли из его разглагольствований хотя бы одно слово?

– Но ведь здесь все яснее ясного! – решительно дает ему отпор Соланж.

– Яснее ясного, говоришь? Отлично… Тогда объясни мне, чем он занимается? Он кто? Предприниматель, журналист, врач, слесарь по отоплению?

– Бизнес-панк! – злится на него Поль. – Он ведь прямым текстом тебе это сказал.

– Тебя не спрашивают, сидишь в своем платье и сиди… Прости, но я не могу доверять мужику, вырядившемуся бабой, – говорит Жан-Пьер, слишком поздно вспоминая, какой эффект его последнее слово произвело на Изабель.

А глядя на укоризненные физиономии друзей, радуется, что они не вооружились тряпками, иначе наверняка сейчас надавали бы ему ими по морде. Может даже, смогли бы швырнуть в него бокалом, бутылкой или чем-нибудь другим, лишь бы сделать побольнее, лишь бы поколотить. Он ничуть не сомневается, что эта парочка его терпеть не может. Из каждой их поры сочится ненависть к нему.

– Жан-Пьер, откуда в тебе сегодня столько злобы, а? – спрашивает его тем временем Соланж.

– Брось, Соссо. Жан-Пьер обижен, только и всего.

– Но на что? Могу я тебя об этом спросить?

– Ты тупица, Жан-Пьер… Прости, что говорю тебе об этом так решительно и без обиняков, но ты тупица.

– Почему это?

– Ты не понял ни слова из того, что сказал тебе Бьорн, так?

– Это точно! – отвечает Жан-Пьер, опрокидывает в рот виски и наливает новую порцию.

– Ну вот, значит, ты тупица…

– Да на свете нет такого человека, который въехал бы в то, что рассказывает этот шведский полудурок! Ни с какими брендами он не работает, он просто сбрендил! Окончательно и бесповоротно! Этот парень вам лапшу на уши вешает, а вы млеете перед ним, как олигофрены!

– От того, что ты нас оскорбляешь, все равно ничего не изменится, – высокомерно отвечает ему Соланж, – ты тупица, Жан-Пьер, самая настоящая тупица!

– Мир изменился, старина. Знаешь, порой я думаю, как ты вообще смог так долго продержаться в своей конторе, да еще и в такой должности, напрочь оторвавшись от жизни… Для меня это странно… Порой у меня складывается впечатление, что ты явился сюда прямиком из 60-х годов. Как ты вообще смог таким вот образом жить? С прискорбием сообщаю тебе, друг, что твой поезд ушел. А ты, как мне представляется, в него так и не сел. Или сел, но спрыгнул на ходу, что еще хуже. Беда лишь в том, что останавливаться и ждать тебя он точно не будет.

– Как и Изабель, – добавляет Соланж, заливаясь краской.

– О чем это ты?

– Не думаю, что сейчас для этого самое подходящее время, Соланж, – резко осаживает ее Поль.

– Не время? Но для чего?

Его вопрос остается без ответа. Поль с Соланж молчат и отводят в сторону глаза. Жан-Пьер залпом выпивает вторую порцию виски и решает, что молчать больше нельзя. Он так не может.

– Так что вы собирались мне сказать?

Соланж встает.

– Думаю, мы лучше пойдем.

– Ну уж нет, теперь вы останетесь! – приказывает им Жан-Пьер.

Впрочем, без успеха, потому как Поль, в свою очередь, тоже поднимается на ноги.

– Ты сегодня не в форме, Жан-Пьер…

– Он прав, – сочувственно приводит доводы Соланж, – несешь всякую чушь о платье Поля и о мужчинах в целом… Бесишься по пустякам… Ни с того ни с сего набрасываешься на Бьорна, когда он так мило рассказывает тебе о своей работе… Из-за тебя у вас в ванной случился настоящий потоп… Надо признать очевидное – ты, Жан-Пьер, выбыл из игры.

– Вот только не надо мне ничего говорить насчет ванной! – орет тот с видом мальчишки, обвиненного в проступке, которого он не совершал. – Это не я, это Изабель! Да-да, представь себе! Это она пустила в ванну воду и забыла закрыть кран!

– Ну да, конечно, ты здесь совершенно ни при чем, – смеется над ним Соланж. – Я в жизни не припомню случая, чтобы ты признал за собой вину.

– Да пойми ты наконец, что мы настроены на одну и ту же волну – все, кроме тебя! – поддерживает жену Поль.

– Я даже понимаю, что это за волна – вы все против меня сговорились!

Жан-Пьер чувствует себя так, будто раздвоился. Слышит свои собственные слова и понимает, что его голос изменил тон. Теперь он говорит, как ребенок, запутавшийся в тенетах несправедливости. Это из него рвется второе «я», которое он больше не может держать в узде.

Соланж подходит к Полю и шепчет ему на ушко, что совершенно не мешает Жан-Пьеру расслышать не только каждое ее слово, но и ответы этого идиота, который теперь, стоя, поправляет на себе платье.

– Как думаешь, может, это приступ паранойи?

– Не знаю, я не врач, но в том, что у него как минимум невроз, сомневаться не приходится…

– Самое большое безумие, это когда ты думаешь, что прав, а все остальные нет.

– Да, действительно, только отрицать очевидное – это еще страшнее. Сначала я думал, что он все это специально, ты ведь его знаешь… Но потом понял, что нет, он и правда думает точно то же, что и говорит. И это меня пугает.