Платье

Например, душевное здоровье его жены. Родимые пятна, герпес и лишаи, с которыми она сталкивалась у себя в кабинете, вряд ли радовали ее намного больше вереницы меланом, метастаз и ожогов от радиотерапии, изобилующих каждый день в Кошене, но тем не менее… Одного-единственного дня в онкологическом отделении с лихвой хватит, чтобы выбить без остатка весь моральный дух даже из самого заправского весельчака. «Да куда там, все без толку, она все равно бы туда устроилась…» – приходит к выводу Жан-Пьер.

Изабель относится к числу тех оптимисток, для которых малейший, даже микроскопический проблеск солнечного света на затянутом свинцовыми тучами небе может развеять все тягостные печали, все накопившиеся разочарования. «В моих глазах стакан всегда наполовину полный, – согласилась как-то раз она, – в то время как в твоих постоянно наполовину пустой… Что вполне логично, если учесть, как ты заливаешь глаза! Если хочешь, я могу с тобой и о циррозе поговорить!»

Когда Изабель занялась лечением (или хотя бы облегчением страданий) онкологических больных, ей теперь постоянно мерещится эта болезнь – где только можно, буквально повсюду. От бутылки бордо до флакона с дезодорантом «Нарта», от пачки «Винстона» до глушителя «Мидас».

Она хмуро вернулась своему журналу и теперь, играя ту же комедию, машинально листает страницы. Жан-Пьеру ее молчание не предвещает ничего хорошего. Он догадывается, что оно хоть и воцарилось именно ее стараниями, но она же его и нарушит. А еще – что впереди его ждут пренеприятнейшие четверть часа. Прекрасно зная жену, он уже чувствует на плечах свинцовую тяжесть чувства вины.

– Если бы она тебя хоть капельку интересовала… – едва слышно произносит она, не глядя на него.

– Кто?

– Не кто, а что… Моя работа в больнице…

– Она меня и правда интересует!

– Позволь мне в этом усомниться.

Жан-Пьер уже не помнит, кто сказал, что нападение всегда лучшая защита, то ли Сунь-цзы, то ли Мишель Платини, то ли Ален Жюппе. Впрочем, неважно, на войне как на войне…

– За кого ты меня принимаешь, Изабель? За парня, которому глубоко по барабану работа жены? Если уж на то пошло, считай меня заодно и мачо! Это же смешно, иногда мне кажется, что ты меня совершенно не знаешь. Хотя какой там смешно, скорее уж больно.

Изабель, читающая статью «Что такое лесбийские наклонности?», поднимает на него глаза.

– Ты правда интересуешься тем, что я делаю?

– А то!

– Тогда скажи мне, как зовут моего последнего пациента… В смысле по счету… Я имею в виду самого больного?

Жан-Пьер просит ее повторить вопрос, хотя прекрасно его расслышал. Просит так же, как когда-то его отец, заставлявший повторять таблицу умножения. Изабель стоит на своем, по ходу напоминая, что уже давно рассказывает ему об этом пациенте.

– Его зовут… его зовут…

Пока он топчется на месте, Изабель напускает на себя несколько надменный вид, обладающий даром раздражать мужа.

– Макарян… Вот как зовут человека, о котором я в последние полгода рассказываю тебе два, а то и три раза в неделю.

– Я так и знал! Эта фамилия вертелась у меня на языке, ты просто меня опередила.

Нет, он невыносим. Изабель подумывает на этом остановиться, хотя бы ради сегодняшнего ужина, начавшегося хуже некуда, но все же решает, что нет. Она не позволит ему так дешево отделаться. Как ни крути, а это полная дурь, она из штанов выпрыгивает, чтобы ему угодить, вон даже платье крутое купила, а он чихать хотел… Плевал он и на нее, и на то, чем она живет, и на то, что ей приходится терпеть, и на то, что ею движет. На все ее радости и печали.

Благодаря чуткому отношению к пациентам во время осмотров в больнице за ней закрепилась хорошая репутация. Но здесь, общаясь с ним, она будет давить на самое больное. Ей чуть ли не взаправду хочется, чтобы он заболел раком и увидел, каково это…

– И где тогда у него была меланома?

– Какая меланома?

– Меланома у Макаряна, где она была?

– Она… была… на спине, вот где.

– А вот и неправда! На языке. Очень редкая мелакарцинома.

– Да! Я почти не ошибся.

– Вообще-то спину от языка отделяет некоторое расстояние… Если хочешь, я могу по-быстрому прочесть тебе краткий курс анатомии.

В этом вся Изабель, вся без остатка. Играет всерьез, режет по больному и бьет под дых, дабы одержать верх. Жан-Пьеру теперь остается лишь цепляться за что под руку попадет.

– Ну и как он?

– Кто?

– Малкавян. Он хорошо себя чувствует?

– Во-первых, не Малкавян, а Макарян. А во-вторых, он умер, поэтому вряд ли чувствует себя хорошо.

– Да? Вот черт…

– А почему тебя это удивляет? Я же рассказывала тебе на прошлой неделе.

– Да-да! Но… я… Даже не знаю… Ему между делом могло стать и лучше.

– С мертвецами такое редко бывает… – иронично замечает Изабель. – Я врач, Жан-Пьер, а не Иисус Христос. А мой пациент был Макарян, а не Лазарь… Истина же заключается в том, что ты совершенно не интересуешься моей жизнью.

– Мы говорим не о жизни, а о твоих пациентах!

Он чувствует, что увязает все глубже. А она вот-вот притопит его еще больше.

– Но пациенты, Жан-Пьер, и есть моя жизнь…