Пластмассовый космонавт

– Извините, Владимир Владимирович, сегодня же верну, – клятвенно пообещал Буров.

Потом они снова шагали с Беркутом по территории головного предприятия всей космической отрасли страны, и генеральный конструктор вполголоса говорил про «особиста»:

– Когда меня назначили на эту должность он меня вызвал к себе в кабинет, дал анкету и кучу бланков и велел заполнять, словно я обычный новичок с улицы, который пришёл устраиваться на завод. Признаться, я его даже побаиваюсь…

Глава 12

Через полчаса мужчины продолжили разговор за воротами предприятия – в паре километрах, на перекрёстке, в шашлычной под поэтичным названием «Рада». Заурядного вида закусочная типа «стекляшка» (или «наливайка») прилепилась к забору бывшей женской гимназии, а нынче обычной школы-«десятилетки». Место тут было проходное, предельно демократичное, и потому идеально подходило для разговора по душам. Вокруг самый обычный народ ел, выпивал и громко спорил; и никто не обращал на них ни малейшего внимания, потому что Буров отпустил свой персональный ЗИМ и оставил в кабинете пиджак с приколотой золотой звездой Героя Социалистического Труда. Беркут тоже был не при параде.

Среди посетителей преобладали продавцы с соседнего колхозного рынка – мужики с грубоватыми манерами, много было приезжих из азиатских республик.

Ещё пара-тройка человек похоже зашла сюда перехватить шашлыка с пивом просто по пути, сойдя с московской электрички, ведь в паре сотне шагов отсюда находилась железнодорожной станции «Подлипки дачные».

Народ ел и пил стоя за круглыми столами на железных ножках. Стульев посетителям не полагалось, как и посуды: шашлыки продавались на картонных тарелках, для напитков предназначались бумажные стаканчики. И всё же какая-никакая, а культура в этой прирыночной забегаловке присутствовала (всё-таки через забор детишки в школьной форме резвятся), потому что причёску продавщицы украшала кружевная белая наколка, а на каждой столешнице стоял пластмассовый стаканчик с салфетками, солонка и две вазочки с чёрным и красным перцем.

Павел обратил внимание на заботливого папашу, который кормил сына лет семи-восьми, аккуратно снимая малышу с шампура перочинным ножичком куски мяса. Под их столиком на крючке висел школьный ранец мальчика.

Буров заметил с каким выражением товарищ глядит на эту пару и спросил:

– Прости, Павел, раньше как-то не получилось спросить…дети-то у тебя есть?

Беркут не сразу оторвал взгляд от отца мальчишки, который, старательно надувая щёки, дул на горячее мясо, прежде чем накормить им сынка. Наконец, медленно перевёл глаза на Бурова.

– Нет у меня детей, – мужчина криво улыбнулся, – и, следовательно, в случае моей гибели сирот не останется.

– Да-а… – нахмурив лоб, протянул Буров, и с каким-то ожесточением плеснул себе в горло стакан портвейна. – На меня постоянно давят переходить к пилотируемым полётам, чтобы не дай бог американцы нас не обошли! Понимаешь? Не волен я маневрировать, хоть и должность у меня высокая.

– А почему бы вам не стукнуть кулаком по столу?! Вы же генеральный конструктор!.. Что они там понимают в технике! Особенно в такой передовой. Они же все сплошь неучи, только речи на собраниях толкать умеют.

Собеседник глянул на Беркута с тоской затравленного зверя, и спросил:

– Про Ненашева слышал?

– Нет.

– Был такой… Лауреат Госпремии, кавалер орденов Ленина и Трудового красного знамени. Он в своё время попытался им возражать… Дело было на одном высоком совещании. Представь: пришёл яркий, умный, живой человек, ну, и «плеснул присутствующим кипятку», не слишком выбирая выражения. А там большинство сидели выхолощенные, прилизанные, этакие заштампованные мутанты от промышленности и науки. Он среди них выглядел белой вороной, да ещё прямо в лицо всё им выказал, так, как оно есть – своими словами. Про их бездарное руководство, которое губит всё дело… Такое у нас не прощается. За это академик попал под колесо партийной критики, однако правильных выводов для себя не сделал. Тогда с ним в два счёта разобрались…

– Неужели, убили? – опешил Беркут.

– Хуже…Объявили сумасшедшим. Якобы на почве тяжёлого умственного напряжения и сопутствующего алкоголизма у академика развилась шизофрения. Теперь Ненашев безвылазно сидит у себя на даче – отрезанный от мира и науки. Хорошо хоть, учитывая прежние заслуги, его в «жёлтый дом» не упекли и смирительную рубашку не надели. Но видел бы ты, Павел, каким он стал! Совершенно другой человек – погасший.

Помолчали. Снова выпили. Буров вдруг встрепенулся всем своим не слишком могучим телом, изменился в лице:

– И всё-таки лететь надо, Паша! И лучшей кандидатуры чем ты, я не вижу. Ничего! На этот раз как-нибудь всё обойдётся! Техника у нас мощная, с большим запасом прочности. Я постараюсь всё учесть. «Союз» – машина с огромным потенциалом, сам знаешь какие в неё передовые технологии заложены – на десятилетия вперёд! Ещё американских астронавтов на ней в космос за валюту катать будем, вот увидишь! А впереди у нас Луна – она наша сверхзадача!