Плач Стали

– Григорий Петрович. – Я добавил строгости в голос. – Не верблюд!

Она нервно захихикала, ткнула в плечо кулачком. – Пустобрёх!

– Так ты мне расскажешь о твоём луке? – возвращаюсь к первому вопросу.

– А? – Света не сразу переключилась. – А! Ерунда. Это просто специальный лук против оборотней. Тебе, скорей всего, не подойдёт.

– Ну, мало ли! А вдруг? – я придумал, как мне показалось, убийственный довод. – Должен же я с чем-то охотиться! Сколько нам ещё сидеть на родительской шее?

Она серьёзно кивнула. – Хорошо! Пойми для начала, что это дар добрых богов. Дар любых богов это только возможность что-то получить самому. Ты поможешь мне овладеть своим даром, а я помогу тебе. Заодно научу чувствовать живое, это тоже дар. Для этого мы должны верить друг другу, как себе, любить… Ты мне веришь?

Я значительно кивнул – умеют же они быть убедительными! Очень даже логично – не убила ещё, значит, любит, а чтоб и дальше не пыталась, нужно в это поверить и самому любить. Говорю важно. – Надеюсь, мама не пожалеет для тебя меч.

Глава 15

Дни наполнились трудом и смыслом в их высшем выражении – учёбой. Взрослый, то есть старый я мог радоваться, но мне нынешнему, почти мальчишке… Вот ни за что бы не поверил, что так обидно быть пацаном! Занимались же ерундой, только ночами и чувствовал себя вполне взрослым, а днями – танцы на снегу, прятки, помощь по хозяйству – учёба.

Чувствовал себя пацаном, радовался юности, целому океану жизни впереди, отрогам неприступных задач с пиками достижений. И учёба без конца, а так охота свершений, сражений, побед! Сам себя утешал, что скоро уже доведётся поработать, тогда и пригодятся новые умения, а учёба для настоящего человека навсегда.

Я говорил мальчишке, что мгновенья эти припомню не раз с грустью, что сейчас, в этом мире, нужно оставаться юным, пока есть малейшая возможность – взрослая жизнь уже ждёт наготове в грозном покое ножен меча.

До слёз становилось себя жаль, и было обидно, что меня нужно уговаривать, как мальчишку – разве неясно, что я уже взрослый? Я всегда был взрослый, ну, почти я совсем недавно был в принципе взрослым!

Совсем запутался в себе, даже в двух себя, вернее, в трёх… то есть в трёх с половиной… тьфу! К тому же постигал я не грамматику с арифметикой, колдовские практики могут сорвать с нарезок и состоявшуюся личность. Неудивительно, что психику подростка понесло на приключения. Именно подростка, моё взрослое «я» принимало участие лишь частью, подсознанием. Сначала пришли сны, вернее, я думаю, что сначала это были только сны. Мне хочется так думать…

Сон начался вполне для меня обычно – с той самой песенки доброй тётеньки Смерти, что забирала боль, ярость, отчаянье. Журчала ручейком, Светиным смехом, сверкала добрыми мамиными глазами.

Мне требовался покой, но в тот раз она дарила уверенность, бодрила, будоражила. Песня забиралась всё выше, дразнила, манила, настойчиво звала! Я открыл глаза, огляделся. С момента перехода мне ничего не снилось само, во сне можно отдавать себе отчёт в своих желаниях, поступках – как начал в те жуткие первые ночи, так и обвыкся в осознанном сновидении. Так вот, огляделся я в землянке, Светлана мерно дышала в ухо, обволакивала ласковым теплом, оплетала прикосновениями.

Я услышал песню, понял, кто затянул её в ясную зимнюю ночь. Старшая сзывает стаю, ей отвечали. Пронзительный волчий вой казался томительно прекрасным, меня переполнила тоска, нетерпение – совершенно невозможно оставаться на месте.

Осторожно высвободился из нежных объятий, физически ощутимо порвался телесный контакт, Света беспокойно поёрзала и затихла в тревожном сне. Вот не было бы всё это сном, я бы… а так и наяву этого хватает. Не глядя, нащупал одежду, чётко механически собрался, меч на пояс, лук за спину и беззвучной тенью наружу.

Задрал лицо к тёмному бархату неба, звёзды укололи душу, подавленный вой заклокотал глоткой – не здесь, не сейчас. Над логовом лёгким туманом едва ощутимый покой спящих, тревожные всполохи дозорных костров – песня Старшей тоже отозвалась в них.

Сливаюсь с ночным туманом, призрачной дымкой покидаю логово, дозорные не почувствовали даже неуловимого беспокойства. Удаляюсь глубже в лес, с каждым шагом из души рвётся на свободу зверь. Шаги участились, превратились в прыжки, лечу галопом. Мне и наяву бегать запросто, а во сне тем более – за мной нет следов.

Хм, ходить по воде, во сне и на снегу – но всё же! Ухмыляюсь по взрослой привычке, радость, предвкушение не выразить словами – съезжаю на взрослую грубость. Эта и другие ненужные мысли скользят по краю сознания, как массовка в театре теней, не задевая душу. Деревья поспешно отскакивают с дороги, я хозяин леса – мир сам ведёт меня к цели.

Волчья трель всё ближе, отчётливей, выбегаю на полянку… мне важно, чтобы меня могли видеть. Замираю, зверь уверенно выходит на волю – глухое урчание и, наконец, первый взвыв, голоса братьев смолкают, я солирую долго и радостно, оцепеневший мир в ужасе внимает новому порождении силы.