Плач под душем

– Оченьпросто! Ты его любила, хотела выйти за него замуж. А он посмеялся над твоими чувствами! В то утром между вами произошла жестокая ссора, ты вспылила, пришла в отчаяние, схватила со стенки обрез и выстрелила! Нужно говорить так.

– Вы в этом уверены?

Радуясь возможности проявить свою образованность, она вдругпринялась сыпать юридическими терминами. Отчаяние немного прошло. Мне вдруг стало смешно.

– Вы хорошо рассуждаете. Но вы упустили из виду одно. А что, если я никого не убивала?

– Если будете настаивать на таких нелепостях, вам придётся только хуже! Вы должны мнепомогать и делать то, что я вам говорю! Все здесь невиновные! У меня большая уголовная практика, и девяностопроцентов задержанных утверждают, что невиновны! Но вы не должны это говорить! Таким образом вы мне помешаете!

– А если это правда?

– Будь это правдой, вы бы сюда не попали!

Я больше не могла её выдержать. Я чувствовала, что не смогу выдержать тактику её защиты по второму убийству. Поэтому резко вскочила из-за стола, заставив её в ужасе отшатнуться, изаколотила в дверь. Появился охранник.

– Отведите меня обратно в камеру!

– Ты хоть понимаешь, что делаешь? Дура! – зашипела адвокатша, обманутая в лучших чувствах.

– Понимаю. Я не хочу больше это слушать!

– Ты отказываешься от адвоката?

– От такого – отказываюсь! Такой адвокат мне не нужен!

– Ты же получишь пожизненное, кретинка!

– С такой защитой я во всех случаях получу пожизненное, мне нечего терять!

Охранник смотрел на нас, с трудом скрывая любопытство.

– Ну ладно! Ты обэтом ещё пожалеешь!

– Уже жалею! Отведите меня в камеру!

Снова коридор, и с тяжёлым лязгом за мной захлопнулась очередная дверь.

Я открыла глаза и увидела склонившегося над кроватью Никитина. Как всегда, его лицо не выражало ничего. После разговора с медсестрой прошло два с половиной дня, но я так и не получила никаких известий от Рыжика. Это означало, что нет никакой надежды. Нет – именно для меня. Я дошла до последней стадии отчаяния. От малейшегослучайного слова меня бросало в слёзы. Я не могла их остановить, и от нервов не осталось почти ничего. Моя жизнь заканчивалась так бесславно и страшно…. Я умирала. И этот последовательный, чудовищный процесс умирания уже ничто не могло остановить. Это было страшно – знать, что всё закончено. Словно тебя живьём закопали в могилу. Закончилось отчаяние и одиночество, и в полное отупение ввергала глухая, никогда не проходящая боль.

Я открыла глаза и увидела Никитина. Я часами лежала в кровати, либо гипнотизируя стенку, либо прикрыв глаза рукой. От постоянных уколов кружилась голова, от недоедания уходили последние силы – иногда я не могла пошевелить даже рукой. Вся нелепость заключалась в том, что я до безумия хотела жить. Я хотела жить до отчаяния, до пены у рта, до самого страшного крика! Но молчаливая степень безысходности, словно рваный панцирь, закрывала любой путь. Даже путь назад.

– Притворяешься, что тебе плохо? – сказал Никитин.

– Почему притворяюсь? – я прикрыла глаза.

– Говорил с врачами. Они утверждают, что ты удивительными темпами идёшь на поправку!

– Твоими стараниями! Не полез бы с наркозом – сдохла быуже давно и не мучилась!

Я перестала говорить Никитину «вы», и получилось это как-то непроизвольно. Может, от жестоких страданий я почувствовала не равенство, а своё превосходство над ним. Между нами завязалось что-то типа дружеских отношений – если уместно такое слово. Разумеется, тайно скрытых дружеских отношений, в которых невозможно даже отдать себе отчёт. Поэтому вместо нормальных разговоров я всё время огрызалась. Огрызалась довольно злобно: во-первых, чтобы скрыть, что он может быть мне симпатичен, а во-вторых потому, что мнебыло всё равно.

– А ты хочешь сдохнуть? – в голосе послышалась насмешка.

– Хочу, только кто мне даст?

– Послезавтра тебя выписывают, – внезапно он стал очень серьёзным, – выписывают-и ты знаешь, куда вернёшься?

– Знаю. Разве можно это предотвратить?

– Второй раз счастливого исхода не будет.

– Меня убьют? Я знаю это давно. Никакой разницы нет.

– Я мог бы предотвратить, если быты прекратила валять дурака! Как говорят, клеить полную несознанку. Стоит сказать пару слов – и я изменю всё!

– Хочешь, чтобы я призналась? Этого не будет! Не дождёшься! Я лучше сдохну!

– Дура! Сдохнешь мучительно, страшно. Больно! И мне, между прочим, не всё равно! Давай сделаем так…

– Мы никак не сделаем. Я не признаюсь. Ты ждёшь, что я скажу, как убивала этих двух придурков, расскажу все подробности? Этого не будет! Потомучто я их не убивала! Если быя сделала это, я быпризналась, я всегда говорю правду, как последняя дура. Но я их не убивала. Не знаю, кто меня подставил. Наверное, тот, кому всё это нужно. Только я здесь нипри чём.

– Всё это я уже слышал! Неужели нельзя измениться?

– Нет! Если я стану лгать, я изменю себе, а зачем? Чтобы избежать смерти? Жизнь для меня – не такая уж большая ценность! Знаешь, я вообще не люблю изменять. Никому. Это очень подло. А я не люблю подлость. И когда ты поймёшь это, ты поймёшь, что я никого не могла убить.