– Да ты сам фашист, – сказал Убер. – Не так, что ли? Ты сейчас что делаешь – убеждаешь меня добром и лаской? Перевоспитываешь личным примером? Ни-ху-я. Ты в меня раскаленным железом тыкать собрался, гуманист хренов. Фашист ты и есть. Ну, давай, убеди меня в обратном.
– Вот ты болтун, – сказал Синий.
– Ага, – сказал Желтый. – Попиздеть – это про него.
– Тот, кто пытает фашистов, – убежденно произнес Викинг, – не может быть фашистом.
Железо все ближе. Жар волнами бежал по обнаженной коже скинхеда.
– Я бы тебя разочаровал, чувак, но мне щас некогда, – сказал Убер. – Я щас орать буду. Потом поговорим. О’кей?
Раскаленный добела наконечник приблизился к плечу Убера… помедлил, словно решаясь… и вонзился. Ш-ш-ш. Ужасающая вонь горелого мяса. Вопль Убера был чудовищным, даже отдаленно похожим на крик Дракона.
Синий блевал в углу.
Убер проорался. Потом вдруг начал ржать.
– Ты чего?
– Ой, не могу!
– Чего ты? – спросил Желтый. Синий вернулся, вытирая рот. Воняло от него блевотиной.
– Чего он? – спросил Синий.
– Да я хуй его знает, – сказал Желтый. – Может, крыша поехала.
Убер лучезарно улыбнулся ему. Желтый осекся, отступил на шаг. Викинг равнодушно пошевелил кочергой в жаровне. Щелкнуло. Взвились искры.
Убер откинулся назад. Боль была невероятная, он стиснул зубы, чтобы не закричать снова.
Иногда ему, как любому человеку, становилось жаль себя. Он представил, как выглядит сейчас со стороны. Темная каморка, усыпанная битом кирпичом и мусором, вода хлюпает по углам, крысы шурудят. Из-под потолка свисает одинокая лампа на длинном шнуре. Свет качается, качается. Качается.
А он, Убер, чертов проклятый скинхед, привязанный, сидит на стуле. Весь его затылок в старых шрамах, и алеет один новый. Свежая кровь. Развороченное плечо дымится и воняет. Перед ним в лучах белого света стоят двое. Убер страшно избит. И его так жаль, он такой несчастный…
«Да ну на хер», Убер вскинул голову. «Не дождетесь».
Убер оскалился, засмеялся:
– Вы мальчики небось решили ужаснуть меня своими мазохисткими играми? Что ж… Надеюсь, вы делаете это для себя, а не для меня. Потому что меня вам не удивить. Врубаетесь? Я видел столько немецкой порнухи, что для меня ваши «жесткие» игры – так, ковыряние в песочке. Розовой пластикой лопаточой. Ферштейн, уроды?!
Викинг повернулся. Показал Уберу большой палец. Снова отвернулся.
– А теперь, – сказал Убер. – Следующая часть марлезонского балета…
Люди Соловья настороженно переглянулись.
– Теперь я буду читать вам стихи.
Викинг пожал плечами. Отвернулся, бросил прут в жаровню, загремел в ванночке инструментами. Угли потрескивали. От железного прута поднимались в полутьму искры, таяли.
Убер начал читать, размеренно и просто. Викинг ковырялся в инструментах, замер, слушая. Голос Убера звучал так, словно он рассказывает это на свободе, среди друзей и товарищей. Спокойно и проникновенно, без привычной насмешки:
– Стихотворение Николая Гумилева, называется «Пять быков». Знаете, кто такой Гумилев? Это поэт и солдат. Он был по-настоящему крутой. Однажды он побывал в Африке.
Убер заговорил. Негромко и с чувством:
– Чего это он? – спросил Синий.
– Не знаю, – сказал Желтый. Викинг застыл рядом, слушая. В его руках остывал железный прут.
– Не везет парню, – сказал Синий с сочувствием.
– Эт точно, – кивнул Желтый.
– Заткнитесь вы оба, – приказал Викинг резко. – Дайте послушать.
Двое замолчали.
И тут голос Убера начал набирать силу, зазвенел, как колокол:
Когда Убер закончил, в комнате воцарилась тишина.
Затем Викинг запрокинул голову и гулко захохотал. Желтый и Синий переглянулись.
– Ай, хорошо! – сказал он.
– Кто, говоришь, написал? – заговорил Викинг. Голос у него охрип. Убер прищурился, мотнул головой.
– Николай Гумилев.
– Я запомню. Толковый чел. Аж мурашки пошли. – Викинг встал, повел плечами. – Вот ты фашист, так и не понял, что это мог написать только настоящий антифа. Наш человек.
– Я красный скинхед вообще-то, – сказал Убер. – Редскинс! Какой блять на хер фашист?! Ты с дуба рухнул?