Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983

Такая постановка вопроса даже больше подчеркнула бы важность творчества в современном смысле слова, то есть в смысле простого воздействия, минуя объективно существующий (в историческом смысле) «опус», произведение. Картина не имеет значения, имеет значение только выразившийся в ней субъективный дух, следовательно, и расшифровка его встречным сознанием. Итак, при такой постановке вопроса крайний креационизм искусства сам переходит в чистое восприятие, практика современного искусства носит чисто созерцательный характер, что и выразило в настоящее время так называемое «концепционное искусство» – крайняя степень удаления от всякого мастерства в реальном, ремесленном смысле слова, которое теперь уже не нужно абстракции творческого сознания, тождественно с сознанием воспринимающим. Аналогии в практическом мире – производство абсолютно ненужных, даже вредных предметов, приближающееся к чисто эфемерному удовлетворению потребности. Абстракция общественного труда, удалённого от его природного покрытия, от реальной основы, ведёт к бездеятельности телесно-чувственного субъекта. Предел – истребление всего человеческого продуктами обезумевшего производства, оторванного от простой реальной полезности. Практика современного творчества – чистое созерцание.

Извините, что так далеко отъехал в сторону. Я хотел сказать, что восприятие не случайно вышло на первое место в современной буржуазной, то есть немарксистской, эстетике. Опус больше не важен, важен эффект, воздействие. Изучают функционирование, оторванное от реального содержания и его измерений – правды, красоты, добра, справедливости общественной. При функционировании ради функционирования, как при производстве ради производства, развивается и потребление ради потребления. Это есть у Маркса где-то уже в 1844 г.

Разумеется, изучать реакцию зрителя, воспринимающего субъекта, можно и даже нужно – например, так же, как изучать общественное мнение. Но что же? Вы будете руководствоваться большинством голосов? Изучать мнения и вкусы полезно лишь в том случае, если у Вас есть прочный объективный критерий для определения того, каковы должны быть истинные мнения, хороший вкус. Как есть разница между «общественной волей» и «волей всех», по терминологии Руссо, так есть и разница между общезначимым требованием вкуса и фактическим, распространённым в обществе – вернее, дурно созданным вкусом толпы. Народ – это, по выражению Дидро, «идеальная публика», толпа – это зверь, которым управляют дрессировщики, сами звери. Когда социология или формализм (вроде русского) изучает воздействие литературных произведений на читателя, она рассматривает эти произведения не как «опусы», имеющие своё содержание, а как внешние вещи или силы, воздействующие на невменяемое и безответственное, чисто фактическое сознание. Таким образом, современная постановка вопроса об изучении восприятия не есть действительное конкретное его изучение, а есть род философии, замаскированной тем, что американцы называют «счёт носов», и всяческой «квантификацией», но, по существу, доказывающей, что истины нет, что всё слепо, всё зависит от организации, давления, технических средств и ловкости мастеров, управляющих общественным сознанием. Может быть, это в какой-то мере отражает реальное положение вещей, но вместе с тем и возвеличивает его, закрывая от нашей мысли тот факт, что, по русской поговорке, «сколько верёвочка ни вейся, а конец будет». Я не говорю уже о том, что всякая подобная социология или психология, теоретически говоря, впадает в противоречие, двусмысленность, «амфиболию рефлексивных понятий» (см. того же Канта), а именно, доказывая невменяемость воспринимающего сознания, которое только реагирует, своё собственное понимающее исключает из этого правила, выносит за скобки общей слепоты.

Колар приехал, так что письмо я написать не успел, но он уезжает только в субботу – итак, продолжим.

На мои книги пока никаких откликов не было, кроме дружественного отзыва Ванслова в журнале «Художник»²⁴⁵, где я сам член редколлегии. Вот как! Лекции мои я пока не восстанавливаю²⁴⁶ – подавлен различной неотложной деятельностью. Об эстетике Гегеля я не знаю никаких работ, кроме моей статьи 1932 г.²⁴⁷, конечно, весьма не полно характеризующей этот предмет. Что касается экзистенциализма, то имеется сносная, не плохая, но и не безусловная статья молодого нашего гения – Эрика Соловьёва. Она печаталась в «Вопросах философии», но когда – честное слово, не помню²⁴⁸. Если хотите, я могу при встрече сказать ему, чтобы он послал Вам оттиски.

Пьер Франкастель, насколько я могу судить, представляет собой обыкновенного вульгарного социолога наших двадцатых годов²⁴⁹, вроде Фриче. Это у Франкастеля Гароди заимствовал свой гениальный взгляд на искусство Возрождения как буржуазное и, следовательно, – устаревшее. Мотивируется это тем, что «натурализм» прямой перспективы был необходим итальянской буржуазии для её частных интересов.