Вот так все и разрешилось, однако я очень боюсь, что это лишь первая стычка. У меня такое предчувствие, что рано или поздно мое положение здесь станет невыносимым. Все же я намерен попытаться столько, сколько мне позволят обстоятельства. Каллингворт из тех людей, кто любит, когда вокруг люди ниже по положению либо от него зависимые. А мне бы хотелось стоять на собственных ногах и жить своим умом. Если он мне это позволит, то мы с ним прекрасно сработаемся, но если я почувствую, что он хочет меня себе подчинить, то это будет больше того, на что я готов пойти. Признаюсь, что он имеет право на мою благодарность. Он нашел мне место, когда оно было мне очень нужно и у меня не было перспектив. Но все же цена за это может оказаться слишком высокой, а я чувствую, что до этого может дойти, если мне придется отказаться от права на собственное мнение.
В тот вечер произошел инцидент настолько характерный, что я должен тебе о нем рассказать. У Каллингворта есть духовое ружье, стреляющее маленькими дротиками. Оно идеально подходит для стрельбы на шесть метров, что составляет длину задней комнаты. После ужина мы стреляли по мишени, когда он попросил меня зажать между большим и указательным пальцем полупенсовик, чтобы он в него выстрелил. Монетки не нашлось, и он вытащил из кармана жилета медаль, которую я поднял как мишень. Ружье выстрелило со звякающим звуком, и медаль покатилась по полу.
– Прямо в яблочко!
– Напротив, – возразил я, – ты вообще не попал!
– Не попал?! Наверняка попал!
– Уверен, что нет.
– Тогда где же дротик?
– Вот он, – ответил я, выставив вперед окровавленный указательный палец, из которого торчало оперение дротика.
В жизни не видел так глубоко раскаивавшегося человека. Он корил себя такими словами, словно отстрелил мне руку. Мы самым нелепым образом поменялись местами: он рухнул в кресло, а я, по-прежнему с дротиком в пальце, наклонился над ним и хохотал. Миссис Каллингворт побежала за горячей водой, и вскоре дротик извлекли с помощью пинцета. Боли почти не было (сегодня болит сильнее), но если тебе придется опознавать меня, то ищи шрам в виде звездочки на кончике правого указательного пальца.
Когда операция закончилась (Каллингворт все время корчился и стонал), мой взгляд случайно упал на оброненную мною медаль, которая лежала на ковре. Я поднял ее и рассмотрел, желая найти более приятную тему для разговора. На ней было написано: «Джеймсу Каллингворту за отвагу при спасении утопающего. Январь 1879».
– Слушай, Каллингворт, – произнес я, – ты мне об этом ничего не рассказывал!
Он мгновенно снова стал сумасбродом.
– О чем? О медали? У тебя такой нет? Я-то думал, что она у всех есть. Полагаю, ты хочешь выглядеть оригиналом. Это был маленький мальчик. Ты понятия не имеешь, каких трудов мне стоило сбросить его в воду.
– В смысле – вытащить из воды.
– Дорогой мой, ты ничего не понимаешь! Вытащить ребенка из воды любой может. А вот сбросить его туда – это хлопотно. За это стоит медали давать. Потом нужны свидетели, мне пришлось платить им по четыре шиллинга в день плюс ставить литр пива по вечерам. Понимаешь, нельзя просто так схватить ребенка, подтащить его к причалу и сбросить в воду. Могут возникнуть всякие сложности с родителями. Нужно набраться терпения и ждать подходящего случая. Я заработал ангину, пока разгуливал туда-сюда по причалу в Авонмуте, прежде чем представилась хорошая возможность. Это был толстенький парнишка, он сидел на самом краешке и ловил рыбу. Я врезал ему ногой по копчику и зашвырнул его на изрядное расстояние. Вытащить его оказалось нелегко, потому что леска с удочки дважды перехватывала мне ноги, но все обошлось благополучно, да и свидетели были что надо. На следующий день мальчишка пришел ко мне с благодарностями и сказал, что отделался лишь синяком на спине. Его родители на каждое Рождество присылают мне белое мясо индейки.
Я сидел, погрузив палец в горячую воду, и слушал его болтовню. Когда он закончил, то отправился за табакеркой, и мы слышали, как он хохочет на лестнице. Я все смотрел на медаль, которую, судя по вмятинам, часто использовали как мишень, когда почувствовал, как кто-то робко тянет меня за рукав. Это была миссис Каллингворт, она с серьезным выражением лица смотрела на меня печальными глазами.
– Вы слишком многому верите из того, что говорит Джеймс, – сказала она. – Вы совсем его не знаете, мистер Монро. Вы не смотрите на мир его глазами и никогда его не поймете, пока не увидите происходящее с его колокольни. Конечно, он не то, чтобы говорит неправду, но у него буйная фантазия, и он очень увлекается любой идеей независимо от того, во вред она ему или нет. Мне очень больно видеть, мистер Монро, что единственный человек на свете, к которому он испытывает дружеские чувства, совершенно его не понимает, поскольку очень часто даже когда вы молчите, ваше лицо явственно выдает все, что вы думаете.
Я мог лишь смущенно ответить, что мне очень жаль, что я неверно сужу о ее муже, и что никто так высоко не ценит его качества, как я.