Певцы и вожди

B. Ф. Но он не любил сентиментальностей, не любил, когда при нем хвалили или перехваливали его поэзию…

А. Г. Это правда…

В. Ф. Он обрывал излияния…

A. Г. А, кстати, Галич любил комплименты…

B. Ф. О чем я и говорю…

A. Г. Просто они совершенно разные люди были. Абсолютно, принципиально разные.

B. Ф. Разные по характеру и направленности творчества. Вы согласны, что бывает вот такое ко нтрастное соотношение личности и творчества?

A. Г. Бывает, конечно, и очень часто. Но Булат-то как раз – он же лирический поэт, он же не политический трибун. Просто вся его запрещенность состояла не в том, что он выступал, как Галич, с политическими манифестами, а в том, что он пытался свободно дышать в несвободной стране. Это не менее крамольно.[120]

B. Ф. Хорошо, оставим эту тему… Вопрос Юлию Киму. Одно из последних стихотворений Булата начинается так:

Вот приходит Юлик Ким и смешное напевает.

А потом вдруг как заплачет, песню выплеснув в окно…

Как ты думаешь, Юлик, где он услышал плач в твоих песнях?

Ю. К. Я вспоминаю один эпизод, связанный, правда, не с Булатом. Есть в Питере такой замечательный музыкант Юрий Темирканов. И как-то оказался я в его обществе первый раз в жизни, и хозяин квартиры, Игорь Ива-нов, известный театральный художник питерский, сказал: «Юлик, спой». И я стал петь свои развеселые песни. И чем больше я пел, тем больше Юрий Темирканов мрачнел и потом сказал: «Достаточно», и, глядя на меня, добавил: «Слушайте, почему вы такой грустный?» Это совершенно не соответствовало ни моему настроению, ни моим песенкам времен 1812 года… Это было настроение, скорее, самого Темирканова. Как ни странно, ситуация совпадает с этими строчками Булата, но они, конечно, гораздо более глубокие, чем поверхностное и неверное наблюдение Темирканова. Булат слушал меня поэтическими ушами, и, конечно, определенную горечь, которую я испытывал в своих взаимоотношениях со временем, нас окружающим, чувствовал, и особенно за всякими моими внешне смешными песнями.

В. Ф. Что бы вы хотели добавить к нашему сегодняшнему разговору о Булате?

А. Г. Я хочу добавить два слова. Когда поэт уходит из жизни, его творчество начинает жить без него. И это очень важная вторая жизнь, которая во многом не похожа на первую. Так вот, сегодня вся поэзия Булата востребована и будет востребована всегда, потому что имеется дефицит морали, дефицит любви, дефицит того, о чем Володя говорил, – этой сказочности, этих историй, с одной стороны, смешных, а с другой – грустных и романтических, о которых не должны забывать люди следующего поколения, чтобы окончательно не оскотеть, – так вот, ценность всего этого сегодня сохранилась и, может быть, даже повысилась. И дело тут не в массовости: Визбора, скажем, поют больше, чем Булата, а Митяева поют еще больше, чем Визбора сегодня… Не об этом речь. Речь не о том, чтобы много пели. А о том, кто поет, для чего поет. И чтобы не забывали. Окуджава остается вечным поэтом, вечной темой. В наш меняющийся век бессмертие ему обеспечено, и слава богу.

Юрий Визбор

Ю. К. Я бы хотел добавить несколько слов к тому, что раньше сказал Алик о памятнике Булату на Арбате. Автор скульптуры сплоховал, когда передавал черты лица, но совершенно изумительно передал его движения, его изящную угловатость, его сутуловатую стройность, особенность его походки… Как можно было передать особенность походки в неподвижной скульптуре – до сих пор не знаю, чистое волшебство. Недавно проходил мимо и еще раз этому поразился. И глядя на памятник, я вспомнил четыре строчки из самого себя, любимого:

А он себе стоит, такой красивый, красивый.
И смотрит со вниманием, и песен не поет.
Он смотрит со вниманием и как бы слабым манием
Грехи нам отпускает и надежду подает…

В. Ф. И в заключение чисто гипотетический вопрос. Как вы думаете, при остроте восприятия Булатом страны, общества что бы он подумал, оказавшись в сегодняшней России?