Петр III

Елизавета не могла потерпеть превращения своих верных слуг в слуг прусского короля или сторонников Голштинского дома. Её отповедь старому другу начиналась словами: «Возможно ли подумать верному рабу, не токмо учинить, как ты столь дерзостно учинил...»³⁶ — а далее шло перечисление вин Лестока. На допросах лейб-медика спрашивали не только о том, почему он «всегдашнюю компанию у себя водил» с иностранными министрами, которые «государству и государю противны», но и о том, «не искал ли он лекарством или ядовитым ланцетом» императрицу «живота лишить»³⁷. Его молодая жена, обвинённая в связях с Брауншвейгским семейством, разделяла с мужем заключение.

Следствие поручили С. Ф. Апраксину и А. И. Шувалову — доверенным лицам канцлера. Можно не сомневаться, что они добывали именно те сведения, которые были нужны Бестужеву, а того в первую голову интересовал малый двор. Между тем арест такого вельможи, как граф Лесток, утаить было сложно. Обаятельный, весёлый, лёгкий в общении лейб-медик создавал вокруг себя один из главных центров светской жизни столицы. Его исчезновение казалось не просто заметно — пустое место прямо-таки вопияло о случившемся.

Тем не менее, придворные ни о чём не спрашивали и делали вид, будто ничего не произошло. Финкенштейн описал один из праздников, случившихся уже после ареста хирурга: «Я имел удовольствие видеть там, что такое умение скрывать истинные мысли и чувства, какое можно наблюдать только в России... Особы, связанные с несчастным графом Л’Эстоком самыми тесными узами, старались выказывать особенную игривость»³⁸. Среди этих особ, без сомнения, была и великокняжеская чета. Какое бы «горе» Екатерине ни причинила «потеря близкого друга»³⁹ (в чём она признавалась в одной из редакций мемуаров), надлежало делать вид, будто лейб-медик — посторонний ей человек.

Накануне праздника, причёсывая госпожу, Тимофей Евреинов сообщил: «Сегодня ночью граф Лесток и его жена арестованы и отвезены в крепость»⁴⁰. Это было подобно грому среди ясного неба. Обитателям малого двора следовало затаиться. В середине декабря двор отправился в Москву. Великокняжеская чета ехала в большом возке, на передке которого размещались дежурные кавалеры. Днём Пётр садился в сани с Чоглоковыми, а Екатерина оставалась в возке и тогда могла перекинуться парой фраз с теми, кто сидел впереди. От камергера князя А. Ю. Трубецкого она узнала, что Лесток в крепости «хотел уморить себя голодом, но его заставили принять пищу. Его обвинили в том, что он взял десять тысяч рублей от прусского короля, чтобы поддерживать его интересы... Его пытали, после чего сослали в Сибирь»⁴¹. На самом деле — в Устюг Великий. Если бы лейб-медик не воздержался от рассказа о связях с молодым двором, великокняжеская чета нажила бы новые, возможно, очень крупные неприятности.

Положение наследника было незавидно. Пойдя в 1746 году на поводу у Бестужева только для того, чтобы досадить Брюмеру, он совершил ошибку. Не приобрёл союзника в лице канцлера и лишил остатков силы партию, поддерживавшую Голштинский дом. А сам оказался заперт в клетке. Это был наглядный урок — не стоит спешить избавляться от ненавистных людей, иной раз на них можно опереться. Над этим уроком Пётр не задумался. А вот Екатерина сделала выводы: уже став императрицей, она годами работала с оппозиционными вельможами, коль скоро их ум и талант шли на пользу.

«Делить скуку»

Делом Лестока Бестужев не только окончательно разгромил прусскую партию, но и завершил нейтрализацию молодого двора. Случившееся очень напугало великокняжескую чету. Оба стали буквально дуть на воду, стараясь не вызвать неудовольствия императрицы.

Пока Пётр пережидал, когда гроза пройдёт мимо, среди гостей при малом дворе появился брат фаворита Кирилл Григорьевич Разумовский. Ещё пару лет назад Мардефельд прочил ему «завершение» брака за великого князя. Видимо, именно теперь Елизавета Петровна посчитала, что пора. Момент был удачный — двор вёл кочевую жизнь, при которой неизбежно некоторое нарушение этикетных строгостей.

Всё лето 1749 года, после приезда в Москву, императрица путешествовала, устраивая паломничества в Троице-Сергиеву лавру. Великого князя с женой поселили в маленьком одноэтажном домике на даче у Чоглоковых в Раеве. Там имелись всего две комнаты и зал. Прислуга жила в палатках. Великий князь тоже. Под крышей оставались только Екатерина и одна из её гофмейстерин, спавшие в разных покоях, разделённых залом. Трудно найти диспозицию удобнее: достаточно открыть окно и впустить возлюбленного, никто ничего не заметит.