Пьесы

Варвик(тоже садится; с облегчением). Прошу прощения и за себя. Вам, может быть, показалось, что я слишком легко отношусь к сожжению этой девушки. Но когда на ваших глазах сжигают целые деревни, — ведь иногда это просто мелкая подробность в ходе военной операции, — то приходится вытравлять в себе чувство сострадания. Иначе можно сойти с ума. Я, по крайней мере, сошел бы. Смею думать, что и вы, ваше преосвященство, сталкиваясь время от времени с необходимостью сжигать еретиков, вероятно, усвоили себе некий… как бы это лучше выразить?., ну, скажем, профессиональный взгляд на то, что иначе пришлось бы назвать ужасающей жестокостью?

Кошон. Да. Для меня это весьма печальная обязанность. Даже, как вы говорите, ужасная. Но по сравнению с ужасом ереси — это ничто. Я думаю не о теле этой девушки — оно будет страдать только несколько мгновений, да и все равно, рано ли, поздно ли, станет добычей смерти, более или менее мучительной, но о ее душе, которой, быть может, грозят вечные муки.

Варвик. Вот именно. И дай бог ее душе обрести спасенье! Но практическая наша задача сейчас, по-видимому, в том, чтобы спасти ее душу, не спасая ее тела. Ибо нечего закрывать глаза, монсеньер: если этот культ Девы не будет убит в зародыше, наша игра проиграна.

Капеллан(прерывающимся голосом, как человек, который только что плакал). Можно мне сказать, милорд?

Варвик. Знаете, мессир Джон, лучше бы не надо. Разве только вы сумеете обуздать свою горячность.

Капеллан. Я всего два слова. Конечно, я могу ошибиться. Но Дева очень хитра: она прикидывается набожной, только и делает, что молится и исповедуется. Возможно ли обвинить ее в ереси, если она выполняет все обряды, как верная дочь церкви?

Кошон(вспылив). Верная дочь церкви! Сам папа, при всем своем величии, не дерзает так заноситься, как эта женщина! Она так себя держит, как будто она сама и есть церковь. Она, видите ли, принесла Карлу весть от господа бога, а церковь тут ни при чем, пусть отойдет в сторонку! Она будет короновать Карла в Реймсе, — она, а не церковь! Она посылает письма королю Англии, пишет, что бог через нее шлет королю повеление вернуться в свою страну — под страхом божьей кары, которую она призвана осуществить! Разрешите вам напомнить, кто имел обычай писать как раз такие письма: враг Христов, проклятый Магомет! Да есть ли во всех ее речах хоть одно слово про церковь? Ни одного! Всегда только бог — и она!

Варвик. Ну чего же вы хотите? Попала ворона в высокие хоромы! Не мудрено, что у нее голова закружилась.

Кошон. А кто вскружил ей голову? Дьявол. И он не о малом хлопочет. Он повсюду забрасывает семена этой ереси. Некий Гус^{96}, всего тринадцать лет тому назад сожженный в Констанце, заразил ею всю Богемию. Некто Виклиф^{97}, сам помазанный иерей, принес ее в Англию, и, к вашему стыду, господа, вы дали ему спокойно умереть в постели. И во Франции есть такие; я знаю эту породу. Они — как злая язва: если ее не вырезать, не вытоптать, не сжечь, она расползется по всему телу человечества, всюду неся с собой грех и мерзость, раздор и опустошение. Зараженный этой чумой, арабский погонщик верблюдов^{98} изгнал Христа и его церковь из Иерусалима и, как хищный зверь, ринулся на запад, все круша и всех терзая. И только Пиренеи да милость божия сохранили Францию от вечной гибели. Но что делал вначале этот погонщик верблюдов? Не больше того, что делает сейчас эта пастушка. Он слышал голос архангела Гавриила. Она слышит — голоса святой Екатерины, святой Маргариты и архангела Михаила. Он объявил себя посланцем божиим и от имени царя небесного писал владыкам земным. Она каждодневно рассылает такие письма. Уже не пресвятую деву должны мы молить о предстательстве перед богом, а Деву Жанну. Во что превратится наш мир, если любой безграмотный мужик или любая пастушка станет выбрасывать на свалку всю мудрость, весь опыт, все знания, накопленные церковью, если она станет отвергать руководство ученых, почтенных, благочестивых людей, возомнив в чудовищной своей гордыне, внушенной дьяволом, что получает вдохновение непосредственно от бога? Это будет мир, залитый кровью, мир, где свирепствует разруха, где каждый делает, что сам хочет; это будет крушение, возврат к варварству. Сейчас у нас есть Магомет и те, кого он одурачил; есть Жанна и те, кого она одурачила. Но что будет, если каждая девушка возомнит себя Жанной и каждый мужчина — Магометом? Я содрогаюсь при одной этой мысли. Против этого я боролся всю жизнь и буду бороться до конца. Все грехи простятся ей, кроме этого единственного греха, — ибо это грех против духа святого. И если она не покается перед всеми и на коленях, во прахе не отречется от своих заблуждений, если она не предаст в руки церкви всю себя без остатка — на костер ее! Пусть только попадется мне в руки!