Первый человек в Риме

— Вы только посмотрите, кто это говорит! — ахнул Главция, пораженный тем, что встретил противодействие там, где надеялся обрести поддержку. — Как ты можешь, Гай Марий, так бессовестно обвинять меня в том, что я нарушаю закон, если сам фактически нарушал его пять раз подряд? Если закон Виллия имеет силу, тогда он недвусмысленно гласит, что ни один человек, бывший консулом, не может снова выставлять свою кандидатуру, пока не пройдет десять лет!

— Я выставлял свою кандидатуру только один раз, — спокойно возразил Марий. — Меня выдвигали — и трижды в мое отсутствие! — из-за германцев. Когда возникает опасность, все обычаи — даже законы! — теряют силу. Но когда опасность ликвидирована, то какие бы экстраординарные меры ни принимались раньше, от них следует отказаться.

— Ха-ха-ха! — словно заикаясь, произнес Поросенок с заднего ряда.

— Наступил мир, почтенные сенаторы, — продолжал Марий, словно ничего не слышал. — Поэтому мы возвращаемся к обычным делам и обычному способу управления. Гай Сервилий, закон запрещает тебе баллотироваться в консулы. И как официальное лицо, наблюдающее за выборами, я отвергаю твою кандидатуру. Пожалуйста, воспринимай это как справедливое предупреждение. Откажись от намерения достойно. Рим нуждается в законниках твоего уровня, твоего неоспоримого таланта. Ты не можешь издавать законы, если сам нарушаешь их.

— Я же говорил тебе! — громко сказал Сатурнин.

— Меня не может остановить ни Марий, ни кто другой, — заявил Главция достаточно громко, чтобы его слышала вся Палата.

— Марий тебя остановит, — возразил Сатурнин.

— А что касается тебя, Луций Апулей, — Марий повернулся теперь к скамье трибунов, — то я слышал, будто ты намерен баллотироваться народным трибуном на третий срок. Это не противоречит закону. Поэтому я не могу остановить тебя. Но я могу попросить тебя отказаться от твоего намерения. Не придавай нового значения слову «народный трибун». То, чем ты занимался последние несколько месяцев, — это не привычная политическая практика для члена Римского Сената. Мы располагаем огромным количеством законов. Мы наделены большим талантом заставлять все механизмы управления работать в интересах Рима — так, как мы понимаем эти интересы. Нет никакой необходимости эксплуатировать политическую доверчивость низших слоев общества. Они — невинные души, которых не следует коррумпировать. Наш долг — заботиться о них, а не использовать их для достижения своих политических целей.

— Ты закончил? — спросил Сатурнин.

— Вот теперь уже закончил, Луций Апулей. — И то, как Марий это произнес, подразумевало очень и очень многое.

«Ну вот и все», — думал он, идя домой своей искусной новой походкой, которую выработал, чтобы скрыть легкое прихрамывание на левую ногу. Как странны и как ужасны были эти месяцы в Кумах, когда он прятался и старался как можно меньше встречаться с людьми! Не мог вынести выражения ужаса, жалости, злорадного удовлетворения на их лицах… Самыми невыносимыми стали те, кто любил его, для кого это тоже было горем. Например, Публий Рутилий Руф. Нежная и мягкая Юлия превратилась в настоящего тирана. Она запретила всем, даже Публию Рутилию, хоть слово говорить о политике. Марий ничего не знал ни о кризисе с зерном, ни о заигрывании Сатурнина с бедняками. Его жизнь была ограничена строгим режимом диеты, упражнений, чтения классической литературы. Вместо аппетитного кусочка бекона с жареным хлебом он жевал вяленый арбуз, потому что Юлия слышала, будто это средство очищает почки и мочевой пузырь. Вместо того чтобы ходить на битвы в здание Сената, он совершал длительные прогулки в Байи и в Мизену. Вместо чтения сенаторских протоколов и посланий из провинций он корпел над Исократом, Геродотом и Фукидидом. И кончилось это чтение тем, что он перестал всем им верить. Эти авторы были не практиками, а теоретиками.

Но все-таки успехи были. Медленно, очень медленно ему становилось лучше. Но уже никогда он не будет прежним. Никогда левая сторона лица не подтянется, никогда он не сможет скрыть своей усталости. Предатель, скрывавшийся в его теле, поставил на нем печать. И именно на таком месте, чтобы видели все. Вот что подтолкнуло его к бунту. И Юлия, которая и так удивлялась тому, что он столь долго оставался послушным, сдалась сразу же. Марий послал за Публием Рутилием и возвратился в Рим, чтобы исправить то, что еще можно.

Конечно, он знал, что Сатурнин не отступит, но чувствовал, что обязан предупредить его. Что же касается Главции, ему никогда не разрешат выбираться, поэтому здесь Гай Марий мог особенно не волноваться. По крайней мере, выборы теперь будут проведены. Народные трибуны будут выбираться за день до нон, то есть четвертого декабря, а квесторы — в сами ноны, пятого декабря. В день, когда они должны вступить в должность. Это будут трудные выборы, потому что они должны пройти в комиции Форума, где каждый день собиралась толпа — выкрикивала непристойности, забрасывала людей в тогах грязью, грозила кулаками и в слепом обожании внимала Сатурнину.