Первый человек в Риме

— Хотя… Может быть, моя тога с пурпуром — это и есть та армия, которая мне нужна. Я вдруг стал видеть Рим в ином свете. Сегодня эти люди пришли сюда, чтобы показать нам себя. В обычные дни этот людской океан растворен в Риме. Каждый занимается своим делом. И вот, оказывается, в течение какого-то часа они могут собраться здесь, чтобы мы их опять увидели. А мы еще считаем, будто бы управляем ими!

— Именно, Гай Марий. Они не могут управлять собой. Они отдают себя в наши руки. Но Гай Гракх дал им хлеб, а эдилы дали им замечательные игры, которые они могут наблюдать. А теперь приходит Сатурнин и обещает им в разгар голода дешевое зерно. Они начинают подозревать, что он не сможет выполнить свое обещание. Вот поэтому-то они и пришли показаться ему в день выборов, — сказал Сулла.

Марий нашел удачное сравнение:

— Они как гигантский, но добродушный бык. Когда он подходит к тебе, увидев в твоей руке ведро, его интересует только еда, которая должна находиться в этом ведре. Но стоит ему обнаружить, что ведро пусто, как он впадает в ярость. Не потому, что ни с того ни с сего хочет забодать тебя. Он орудует рогами потому, что считает: ты спрятал его еду где-то на себе. Он топчет тебя до смерти в поисках этой еды, даже не замечая, что под его копытами уже не человек, а кровавое месиво.

— А Сатурнин несет пустое ведро, — сказал Сулла.

— Вот именно. — Марий отвернулся от ограды. — Пойдем, Луций Корнелий, возьмем быка за рога.

— И будем надеяться, что на его рогах не окажется сена! — усмехнулся Сулла.

Никто в этой гигантской толпе не препятствовал сенаторам и гражданам, интересующимся политикой, проходить для голосования. Пока Марий поднимался на ростру, Сулла остановился на ступенях вместе с другими сенаторами-патрициями. Выборщики Народного собрания в тот день оказались островом в океане молчаливых зрителей — и к тому же затопленным островом; а ростра была как скала, возвышающаяся над колодцем комиций и поверхностью океана. Конечно, ожидали появления тысячного сброда Сатурнина. Поэтому у многих сенаторов и рядовых выборщиков были спрятаны под тогами ножи и дубинки, особенно у маленькой группы консервативных молодых «добрячков» Цепиона. Но сатурниновского сброда здесь не было. Здесь протестовали все низшие слои Рима. Ошибкой было брать с собой ножи и дубинки.

Один за другим двадцать кандидатов в народные трибуны восходили на ростру и представлялись выборщикам. Марий стоял в стороне и держался настороже.

Сначала должен был представиться главный трибун, Луций Апулей Сатурнин. И вся толпа бурно приветствовала его. Это его очень удивило, как заметил Марий, — он нарочно встал так, чтобы видеть лицо Сатурнина.

Сатурнин явно думал: так много поклонников для одного человека! Чего же он не сможет достичь, имея за спиной триста тысяч римлян-бедняков? Кто посмеет помешать ему, Сатурнину, стать народным трибуном еще раз, раз это многоголовое чудовище так приветствует его?

А те, кто представлялся после Сатурнина, были встречены безразличным молчанием. Публий Фурий, Квинт Помпей из пиценских Помпеев, Секст Тиций из самнитов и рыжеволосый, сероглазый, очень аристократичный Порций Катон Салониан, внук крестьянина из Тускула Катона Цензора и правнук кельтского раба.

Последним появился не кто иной, как Луций Эквиций, незаконный сын Тиберия Гракха, которого Метелл Нумидийский, будучи цензором, пытался исключить из сословия всадников. Толпа снова ожила — зашумела, приветствуя его. Вот он, потомок их обожаемого Тиберия Гракха. И Марий понял, насколько точным было сравнение с большим добрым быком. Толпа стала приближаться к Луцию Эквицию. Тот стоял на возвышении и совершенно не сознавал ее мощи. Ее неумолимая приливная волна все теснее сдавливала находившихся в комиции. Среди выборщиков началась легкая паника. Они почувствовали беспомощный ужас — как все, кто оказываются в эпицентре неумолимой силы.

Пока все стояли, словно парализованные, действительно парализованный Гай Марий быстро вышел вперед и поднял руки ладонями к толпе, — жест, означающий: «Стой, стой, стой!»

Толпа немедленно остановилась. Давление понемногу улеглось, и теперь приветственные возгласы раздавались уже в адрес Гая Мария, Первого Человека в Риме, Третьего Основателя, Победителя германцев.

— Быстрее, дурак! — рявкнул он Сатурнину, который стоял, явно восхищенный ревом, исходящим из тысяч орущих глоток. — Скажи им, что ты слышал гром! Скажи что угодно, чтобы распустить собрание! Если нам не удастся вызволить выборщиков из комиции, толпа затопчет их!

Затем он приказал трубить в трубы и в наступившей тишине снова поднял руки.

— Гром! — закричал он. — Голосование будет завтра! Иди домой, народ Рима! Идите все по домам, расходитесь!

И толпа стала расходиться.