Первая печать

Новоизбранные старейшины, которым пришлось спасать выживших, не нашли ничего более подходящего, как поручить девочку первой попавшейся бездетной семье, но этот сделанный впопыхах выбор оказался удачным. Элой и Эдда – так звали ее приемных родителей. Они походили друг на друга, словно брат и сестра, а не муж и жена, – высокие, хмурые и не слишком-то красивые, но способные на невиданную доброту и нежность, которую она запомнила гораздо лучше, чем ласковые голоса и улыбки настоящих родителей. Они были охотниками на небесных зверей, любили свое ремесло и даже начали обучать ему Ванду. Но, когда ей исполнилось девять, во время охоты случилась беда: Элоя схватила огневица, одна из самых опасных тварей, какие встречаются в Срединном, облачном, океане, и Эдда бросилась его спасать.

Они, как сказали Ванде, не страдали. Слишком уж быстро все произошло.

Со второй приемной семьей, шумной и многодетной, она прожила дольше, целых пять лет, и самым страшным событием за это время оказался четырехмесячный плен в коварном урданете, куда остров затянуло как-то ночью из-за небрежности дозорного. Остров не мог упасть, но для того, чтобы выбраться из западни, требовалось много времени, на протяжении которого запасы еды таяли на глазах: в мощном потоке воздуха лишь изредка попадались живые – и хоть отчасти годные в пищу – существа, которым хватило глупости туда сунуться.

О том, что происходило в эти четыре месяца, предпочитали не вспоминать.

А потом…

Ванда сжимает рукоять ножа так, что болезненная судорога пробегает по руке от запястья до плеча. Она режет лук; петрушка, морковь и капуста ждут своей очереди, а кособокий сладкий перец уже очищен от сердцевины. Все это вырастил в оранжерее Толстяк. Соль и перец они купили в Амилкаре – ах, как долго она вздыхала у прилавка с пряностями, на которые не хватало денег! Зато удалось пополнить запасы лекарств, угля и дров. На какое-то время хватит. В кухне прохладно от сквозняка, который колышет белую – точнее серую, давно пора постирать, но как же сложно заставить себя подойти к стеклу, в котором все отражается, – занавеску и гоняет по выложенному узорчатой плиткой полу несколько сухих листочков с растущего снаружи огромного вяза. Того самого вяза, который загадочным образом не пострадал от удара молнии. Видя это шевеление краем глаза, Ванда никак не может отделаться от мысли, что у ее ног играет серый котенок.

Может, попросить у Типперена разрешения – на следующей стоянке, когда это дурацкое приключение закончится и они вспомнят о нем со смехом, – обзавестись кошкой?..

«Разрешения?! – Внутренний голос Ванды звучит в точности как голос Эдды. Она отдает себе отчет в том, что мысленно разговаривает сама с собой, а не с призраком, но звучание от этого не меняется. – Ты уже достаточно взрослая, чтобы не спрашивать о таких вещах».

«Но это его дом».

«И твой тоже. Здесь нет другой хозяйки, кроме тебя».

Хозяйка.

От этого слова ее пальцы снова сжимаются на рукояти ножа, в правом виске просыпается боль, и голова тяжелеет, словно в череп заливают свинец. Оранжерея. Соль, перец; дрова. Мясо – что-то не видно в этой части Срединного океана ни птиц, ни других хоть отчасти годных в пищу существ. А если случится беда? Если им понадобится помощь – к примеру, помощь врача, не говоря уже о печатнике?

Свинцовая тяжесть ложится на плечи, и когда на нож падают капли, Ванда лишь через несколько секунд осознает, что это такое. Отрешенно подносит его к губам, слизывает влагу с клинка: соленая.

«Мама, я не справлюсь».

Внутренний голос молчит – возможно, озадаченный, ведь при жизни она называла Эдду «тетей», а не «мамой», – но ответ и так ясен. У Типперена не получается: он проводит дни в движительной, а ночи – у себя в башне, при свете лампы читая сложные книги со схемами. Но все равно ничего не получается, и их остров несется вперед, совершенно неуправляемый. Даже мальчики уже поняли, что это добром не кончится.

Надо что-то делать, и если хозяин не может…

Ванда откладывает нож, подходит к окну и, отдернув грязную занавеску, смотрит на свое отражение в стекле. Как обычно, внутри у нее все сжимается от увиденного, к горлу подступает тошнота, но она усилием воли заставляет себя не отворачиваться. Такова ее особенность, которую надо принять, если она хочет жить дальше и… И…

И всех спасти, да.

Как положено хозяйке.

* * *

Когда все обитатели острова собираются в гостиной, которая одновременно служит и столовой, часы бьют шесть. Северо вновь на секунду задается вопросом, можно ли им верить и какая разновидность сумерек на самом деле простирается за окнами, а потом гонит эту мысль прочь.