Перпендикулярный мир

— Адский холод, — доверительно сообщил он, тут же зажег все четыре газовых конфорки и с наслаждением погрузил в пламя верхние конечности.

— Только неистребимая любовь к экзотике может заставить жителя огненных просторов Бомискула забраться в этот безрадостный и холодный уголок Вселенной.

Линолеум под ним плавился и чуть дымился. Огнедышащий пришелец переступал на месте копытами, дабы не стать причиной возгорания жилого массива.

Георгий обиделся и за Землю, и за свое благоустроенное жилье.

— Кому что нравится, — буркнул он, — мы не навязываемся.

— Не в этом дело, — зашумел гость. — Я не собираюсь неделикатно обсуждать чьи-либо вкусы, как бы извращены они не были! Но согласитесь, милейший, что неравнозначность предстоящего обмена очевидна. Базальтовая ячейка с индивидуальным обеспечением в действующем кратере экваториального пояса — и это, — он презрительно махнул хвостом в сторону комнаты. — Но я не мелочен. Отнюдь! Широта души и бескорыстие — вот качества истинных бомискульцев. Ну-с, а что касается небольших доделок, переделок, — он обвел критическим взглядом стены, — меня это ничуть не затруднит. Я приведу в порядок это убогое жилье в соответствии с представлениями об истинном совершенстве. Дурной вкус или полное его отсутствие у прежних владельцев меня не смущали никогда. Я не брезглив.

— Дурной вкус, вот как, — сказал Георгий, все более раздражаясь, — а у вас, значит, правильный вкус?

— Аксиоматично! — громыхнул пришелец. — Оспорить это не смог еще никто за полным, я подчеркиваю, полным отсутствием убедительных доказательств.

Он притопывал копытами и хлестал по сторонам хвостом, оставляя вокруг следы сажи. Снизу застучал подполковник, хотя двадцати трех часов еще не было.

— Какого же черта, — мрачно сказал Георгий, не обращая внимания на стук, — вы сюда приперлись, если совершенство заключено единственно в ваших вулканах?

— Экзотика, землянин, экзотика! Вот что толкает нас на странные, казалось бы, поступки. Мы, бомискульцы, широкие натуры. Мы можем позволить себе все что угодно и даже больше того. Гораздо больше. Нас ничто не останавливает — никакое убожество и никакое уродство.

— Не желаю с тобой меняться, — мстительно процедил Георгий. — Сначала хотел, а вот теперь не буду. Из принципа! И нечего мне тут обстановку палить. Тебе тут не на вулкане… Тут частная квартира. Попрошу очистить помещение!

Краснокожий визитер понял, что дискутировать в такой ситуации нет смысла. Выкрикнув несколько непонятных, но, безусловно, исполненных определенного значения фраз на своем языке, он скрылся в стене, прочертив в последний раз хвостом черную полосу на белом кафеле.

В кухне было невыносимо жарко. Георгий выключил газ, растворил пошире окно и поплелся в комнату… В комнате на пушистом ковре лежал ящик-переводчик, забытый кем-то из посетителей. Пнув его ногой как следует, Георгий улегся на кровать. Губы его шевелились — он все еще поносил вулканического нахала. Ящик, дребезжа, покатился под стол.

Покатился с ковра. Стоп! Георгий вскочил с постели. Ковра-то у него сроду не было!

Он вытаращил глаза. По ковру гуляла мелкая рябь, он потихоньку сползал к письменному столу, туда, где валялся металлический ящик.

Георгий внимательно следил за ходом событий. Дотянувшись до ящика, ковер обволок его своей пушистой плотью, и ящик исчез. Затем он медленно всплыл на поверхности, словно пузырь из кипящей манной каши, после чего ковер не спеша возвратился на прежнее место.

— Салют, — на всякий случай сказал Георгий.

— С вашей стороны не очень-то вежливо так обходиться с моим переводчиком, — немного шепелявя, сказал обиженный ковер. — Все-таки я гость.

Ковер вел себя прилично. Он не кричал, не вонял, не портил мебель. Георгий почувствовал к нему расположение.

— Извините, — сказал Георгий, — обознался. Я думал, это мой японский магнитофон. А вы что… тоже насчет обмена?

— Да, — ответил ковер и вздохнул. — Вообще-то я сам не очень хочу меняться. Для меня потолки высоковаты и еще кое-что не вполне подходит. Особенно этот ужасный стук снизу. Меня жена уговорила.

— У вас есть жена?

— А что тут такого? — снова оскорбился ковер. — Конечно есть. У вас разве нет?

— Да нет еще.

Ковер испустил глубокий вздох.

— Счастливец. А я вот уже столько лет… У меня уже дети.

— Поздравляю, — невпопад заметил Георгий, и ковер засмеялся. Да, конечно, ковер смеялся. По нему пошла рябь — мелкая-мелкая, он стал выглядеть еще пушистее и симпатичнее. Георгий тоже засмеялся.

— Я случайно слышал ваш разговор с бомискульцем, — застенчиво сообщил ковер. — Они в общем неплохие ребята, только уж очень задаются. Национальная черта, ничего не поделаешь. Но к этому можно привыкнуть. А вы в самом деле собирались с ним меняться?

— Да нет, это я нарочно, — ответил Георгий и рассказал ковру всю историю. — И чего они вдруг на мою голову посыпались? — закончил он.

— Не в моих правилах сыпаться кому бы то ни было на голову, — сухо заметил ковер. — У нас это не считается признаком хорошего воспитания.

Обидчивость, по-видимому, была национальной чертой всех ковров, решил Георгий.

Помолчали.