Исакович устроился на пароме под телегой, зарывшись в солому, реки он не видел, но сырость, особенно когда стемнело, давала о себе знать. Он приклонил голову между колесами со щербатыми ступицами, с которых стекала грязь, чтобы провести там последнюю ночь кампании.
Прежде чем распустить солдат по домам, маркиз Асканио Гваданьи пожелал еще раз сделать полковой смотр.
До Петроварадина оставалось три дня ходу, а за ним жили люди, которые причитали, когда они уходили, и которые будут причитать, когда они придут. Исакович будто уже слышал вопли и рыдания, причитания и плач.
Влево от парома, вниз по течению, темнели могучие вербы, а справа — высокая густая трава, над рекой сгустилась тяжелая непроглядная тьма.
Запахнувшись в кожух и зарывшись в солому, Вук Исакович не мог заснуть и, кто знает в который раз, принялся размышлять о том, как ему быть. Через два-три дня он распустит солдат и останется один и с той же неизбежностью, с какой подошел к краю этой реки, он окажется на краю гибели, во власти безумия.
О военной службе он и думать не хотел. Некоторые из его офицеров открыто заявили, что вернутся в Турцию, откуда пришли их отцы, а многие солдаты, слыша это, говорили, что тоже уйдут туда вместе с семьями и отарами овец. О России теперь помышлял не только он, но и другие. Генерал Стефан Виткович, один из первых, кто уехал туда, вскружил им головы своими письмами.
Так еще раз и в эту последнюю ночь с мукой в душе Вук Исакович решил, что вся его прежняя жизнь — сплошное зло и что надо податься туда, где все наверняка будет лучше. Пройдя мысленно службу в австрийских войсках, представив себя и своих солдат на крепостных стенах, в лагерях, сражениях, он еще раз почувствовал, что все это не имело никакого смысла. А при воспоминании о своем и братовом селениях, которые через три дня ему предстояло увидеть среди болот и озер, у него возникло то же чувство бессмысленности и ненужности. Хотя он вовсе не собирался возвращать своих людей назад в Турцию, он ясно сознавал все убожество их горемычной жизни среди воды и болот. Обрадовался он только тому, что сможет продолжить постройку церкви в центре села, и тут же решил, приехав домой, заказать икону святого деспота Штиляновича, чтобы она осталась и после его смерти.
Несмотря на все тяготы и муки, с какими они возвращались с войны, зимовку в Верхнем Пфальце, переход через Австрию, дождливую весну, до самого Осека Вук Исакович шел как во сне. Постарев и одряхлев на войне, он привык ходить по чужим краям лениво и рассеянно, засыпая на ходу.
И только утром, когда он проснулся на пароме под Осеком, чтобы подготовить полк к смотру в городе, он оказался лицом к лицу со страшной действительностью — мутной рекой, мокрыми травами и деревьями, водяными мельницами, мостом, крепостными валами и стенами, серым небом.
Дождь перестал. Собираясь, Вук видел, стоя на пароме возле своих лошадей, как готовится к смотру его полк.
И тут всей своей тяжестью на него навалились воспоминания, закружились мысли. Он понял, что их поход был гиблым делом, что воевали они попусту, что жена умерла, оставив его с малыми, больными детьми. О солдатах никто не заботится, их только обманывают, гоняют по свету и убивают, точно скотину. Ставят под знамена, украшают султанами и пересчитывают живых и мертвых, как лошадей или патроны. Мыканье их по полям сражений бессмысленно и никак не влияет на жизнь тех, кто прозябает дома, среди болот. А с ним, Вуком Исаковичем, австрийская империя просто дурака валяет. Карл Лотарингский насмехался, а Беренклау глумился над ним, на обратном пути комиссар в Печуе объегорил его по всем статьям, а сегодня маркиз Гваданьи будет к нему придираться, хохотать над тем, как громко отбивает шаг Славонско-Подунайский полк и как выполняет разные команды и приемы.
Вот так, почти уже дома, у осекского моста ярился Вук Исакович. Пытаясь разогнать охватившие его черные мысли, как разгонял своих всполошившихся собак, он заорал во все горло на солдат. Потом в отчаянии вскочил в седло и громко стал отдавать полку команды.
Солдаты кинулись по местам, забили барабаны, выстроились и офицеры. Спустя несколько мгновений Славонско-Подунайский полк шагал по наплавному мосту сомкнутыми рядами, которые, точно две длинные змеи, тщетно старались выровняться.
Еще раз, последний раз, подумал Исакович, он ведет их на смотр! Однако достаточно ему было сесть на лошадь и по-военному подтянуться, как тут же позабылись все неприятности и тяготы армейской службы и снова появилось желание отличиться. Он помчался бешеным галопом вперед, сопровождаемый своими слугами, и так раскачал мост, что пришлось остановиться.