Перерыв на жизнь

сумку у порога, подходит к матери и крепко обнимает ее так, как давно уже не обнимала.

— Поезжайте с отцом куда-нибудь отдохните. Когда вы последний раз отпуск проводили вместе? Я давно такого не помню.

Наверное, еще когда я в школе училась, и мы вместе ездили на море, — шепчет она и отстраняется.

Покидает родной дом, так и не услышав от матери каких-то желанных слов. Но почему-то тот холодок в груди, с которым она

переступала порог, растворился.

— А я думал, что тебя в угол поставили, — со смешком говорит Гергердт, когда Рада садится к нему в машину.

— Пытались.

Глава 23

Террором ничего поделать нельзя с животным,

на какой бы ступени развития оно ни стояло…

Террор совершенно парализует нервную систему.

«Собачье сердце»

— Подожди, сумасшедший! Не смей! — кричит она и слышит в ответ задорный хохот Геры. — Я же пошутила! Артём, я

пошутила! Это же глупо, — выдыхает последнюю фразу и замолкает.

Орать бесполезно. Гергердт ее не слышит. Он, азартный и возбужденный, уже несется по каменистой дорожке к берегу,

прямо к воде. Рада хватает с кресла плед и сбегает со ступенек террасы, видя, как Гера, добежав до обрыва, начинает

спешно сбрасывать с себя вещи и обувь.

Боже!..

Дыхание у нее замирает, когда он бросается с утеса в воду и исчезает в пене брызг. Рада считает секунды, пока его голова

не появляется над водой. Он выныривает и орет во все горло. Его крик переходит в раскатистый смех.

А она пищит вместе с ним и топает ногами:

— Вылезай из воды сейчас же! — Хватает его вещи и спускается ниже по тропинке. — Вылезай, холодно же.

— Хорошая водичка, бодрит.

— Все, выходи на берег, — обеспокоенно настаивает Рада. — Пошутили и хватит.

— Ты мне проспорила.

— Я знаю.

— Медовый торт.

— Я бы тебе и так его спекла.

— А просто так не интересно.

— Это я уже поняла. Все, выбирайся, а то у меня уже зубы стучат от холода.

— А у тебя-то чего?

— Впечатлилась!

Она еще как впечатлилась.

Ее разрывает от задора, смеха, тревоги и одновременной радости. И радость почему-то сильнее, она рвется наружу

открытой улыбкой, сотрясает голос счастливой дрожью.

Ее разрывает от любви. Чистой. Незамутненной, как та вода, в которой плескается Гергердт.

Он, наконец, выбирается на берег. Рада накидывает на него плед, вытирает спину и плечи, и торопит:

— Скорей домой, Артём. Быстро домой и в горячий душ. — И сама, глядя на него, покрывается ледяными мурашками, как

будто тоже искупалась.

Гера натягивает одежду на мокрое тело. Не спешит. Смотрит на Дружинину и довольно посмеивается, сует руки в рукава

свитера, поддергивает их. Краем пледа Рада стирает с его шеи капли воды и вздыхает. Снова посматривает на тот утес, с

которого прыгнул Артём. Вспоминает, как сердце замерло у нее в груди. Это же так страшно. Вниз головой. В воду. Там же

могут быть камни. Но, наверное, Артём знает, что это безопасно. Но она этого не знала. И если бы он через несколько

секунд не вынырнул, она бы прыгнула за ним следом. Не раздумывая, прыгнула бы.

— Испугалась? — спрашивает он, будто прочитав мысли. Легко прижимает ее к себе, целует в щеку.

— Сумасшедший, — шепчет она, выворачиваясь, выскальзывая из объятий, чтобы поскорее взять его под руку и увести

домой. Греться.

Они возвращаются. Идут мимо кустарниковых зарослей, хрустя камнями под подошвой и щурясь от солнца. Около девяти

утра только. А оно такое яркое, слепящее. На Майорке так много солнца. Оно совсем другое — ласковое и горячее, даже

когда температура едва достигает семнадцати градусов по Цельсию. И ветер здесь не такой безжалостный.

За три недели Рада окончательно и бесповоротно влюбилась в это место. В невиданно прелестный остров с живописной

природой и особенным колоритом, так отличающимся от континентального, влюбилась в этот дом, который сразу поразил ее

белизной, теплом и светом. Хотя дома они находились меньше всего времени. Первые десять дней так точно. Будто все

спешили куда-то. Катались по горным серпантинам, бродили по улочкам Пальмы, побывали в замке Капдепера и Драконовых

пещерах. Гергердт столько всего ей рассказал. Раде показалось, что он очень любит это место, с таким воодушевлением

говорил Артём об острове и его достопримечательностях. Словно долго время вынужден был молчать, и вот, наконец, ему

дали слово.

— Раздевайся, Мармеладка, а то без тебя я не согреюсь, — требует Гергердт, когда они добираются до спальни.

— Некогда мне, пойду торт медовый печь. Проспорила же. — Стягивает кофту. Теперь ей тоже нужно переодеться во что-

нибудь сухое и теплое. Гера же ее намочил, когда пытался обниматься.

— Не торопись, я же не сказал, что мне он нужен прямо сегодня.

— Обойдешься! Разозлил меня! Говорила же, чтобы не прыгал!

— Нельзя готовить еду в плохом настроении. Давай сначала настроение тебе поправим, потом пойдешь поварской китель

надевать.

— Ты мне его сначала купи! Китель этот! — возмущается Дружинина.

— Куплю.

— Правда? Настоящий?

— Самый-самый.

Гергердт затаскивает ее в ванную и начинает избавлять от одежды.