Перерыв на жизнь

— А как мне может быть хорошо, когда такое происходит?

— Какое «такое»? Тебе плохо, когда мне хорошо, я правильно понимаю?

— А что хорошего в том, что ты превратилась в… содержанку?

Рада начинает рыться в столе и замирает, говоря нарочито задумчиво:

— Черт побери, мама, получается, ты права. Я не работаю, ничем не занимаюсь, — пожимает плечами, — сплю с

Гергердтом, живу за его счет… И ты даже не представляешь, как счастлива, — добавляет со счастливой улыбкой на лице. И

снова начинает рыться среди бумаг. Усерднее. Вынимает на стол все, что попадается под руку.

— Господи, какой ужас, — ошарашенно говорит Лариса Григорьевна и с болезненной медлительностью опускается в кресло.

— Почему ужас? Это не ужас, это жизнь. Господи, голова кругом, где же паспорт?

— Жизнь? Из грязи да в князи. Быть любовницей богатого плебея теперь — твоя жизнь? Я так боялась этого. Всегда

хотела, чтобы ты была независимой, самодостаточной, успешной. Как ты не понимаешь, он попользуется тобой и выкинет!

Это сейчас все как в сказке. Я понимаю, что тебя, наверное, впечатляют его почти безграничные возможности.

— Да где же паспорт… — раздраженно вздыхает Рада.

— Девочка моя, неужели это предел твоих мечтаний?

— Нет, это не предел. Мне бы еще залететь от Геры, и тогда все будет вообще прекрасно.

— Что? — изумленно переспрашивает мать. — Рада, о чем ты думаешь?!

От крика матери у Дружининой звенит в ушах.

— Я сплю с Герой, я его любовница, как ты говоришь, я живу за его счет, полностью завишу от него... От Геры можно только

залететь. Я уже беременела, замуж собиралась, красиво все было, но только из этого ничего не вышло. А теперь мне бы

просто залететь. Вот этого я хочу по-настоящему.

— И слово-то какое гадкое подобрала! Залететь! Ты курить сначала брось! Залететь!

— Точно. Надо бросить курить. Точно, — убежденно говорит себе Рада.

— И что потом? Останешься с ребенком? Он тебя на улицу вместе с ребенком выбросит!

— Да с чего ты взяла?

— А зачем ему дети? Ему ребенок зачем?

— А зачем тебе нужен был ребенок, мама?! От большой любви к детям? Из чувства долга? Обязанности, нужности? Для

удовлетворения своих амбиций? Для статуса? Для чего, мама? — вскрикивает Рада, закипая от злости. — Может у него тоже

есть своя причина! Любая! И это дает ему право иметь ребенка! Хотеть ребенка! Как тебе и другим людям. Или просто не

отказаться от ребенка, если он вдруг появится! Я не пойму, чем он хуже остальных-то?

— Потому что он всю жизнь живет, будто люди для него не люди.

— Откуда ты знаешь про всю его жизнь?

— Того, что я о нем знаю, мне сполна хватает. Ты думаешь, что вдруг что-то изменится, и закоренелый подонок неожиданно

станет тихим примерным семьянином?

— А какая разница, что я думаю? — вдруг отступает Рада, понимая, что разговаривать с матерью, это как мести мусор

против ветра. Никакого смысла.

Мама снисходительно улыбается:

— Не нравится, да? Но правда она такая. Колючая. Кто тебе ее скажет, кроме матери?

— Да, мама, ты у нас правдолюбка.

— Конечно.

— Вот и люби, — резко говорит дочь. — Свою правду. А я правду не люблю, я ее имею. Как двусмысленно звучит, не так ли?

Иногда стоит поиграть словами, и не то что смысл сказанного меняется, все вокруг, кажется, принимает другой оборот.

Жизнь меняется. И плевать я хотела на то, что ты думаешь обо мне и Гере.

Мать упрямо сжимает губы, наверное, придумывает, что бы еще такого уничижительного сказать, чем бы еще уязвить, —

последнее слово всегда должно остаться за ней.

— Хотя… — неумолимо продолжает Рада, — обо мне ты как раз не думаешь. Все твои разговоры только — о нем. Тот факт,

что я бесплодна, а сама беременность для меня просто чудо, тебя вообще не волнует. Ты еще выбираешь, от кого мне

следовало бы забеременеть. А мне кажется, что женщины в моем положении уже не выбирают. Они просто хотят иметь

ребенка. Неважно от кого! К счастью, мне важно — от кого. Я хочу ребенка от Геры! — кричит она. — От него!

Мать выпрямляет спину, вытягиваясь в струну, и почему-то молчит.

— Да где же этот чёртов паспорт! — нервно вскрикивает Рада, переводит взгляд на мать и задает самый неожиданный

вопрос, который только могла задать: — Мама, ты счастлива? Ты думаешь, как ответить? — удивляется, так и не получив

ответа. — Ты еще думаешь? — Дружинина вздыхает глубоко, будто после пробежки. Останавливает случайный взгляд на

подушке, ловит собственную мысль, которая смутно и легко проскальзывает в голове, как дуновение ветерка. Следуя за этой

мыслью, Рада поднимает край матраса и обнаруживает там паспорт. С облегчением она сует его в сумку, надевает шубу,

собираясь уходить, но задерживается у порога.

— Как грустно, мама. Мы даже не можем с тобой нормально поговорить. Не можем поделиться секретами, как обычно

делятся мама с дочкой, — произносит с долей обреченности. — Это так грустно, мама…

Лариса Григорьевна вскидывает на дочь влажные глаза.

Рада вдруг осознает, что не замечала раньше, как постарела мать. Не видела этой сеточки морщин вокруг глаз и чуть

обвислых щек.

Острая жалость пронзает сердце дочери. Так крепко она стискивает изнутри, что становится трудно дышать. Рада бросает