Перерыв на жизнь

— Артём, а есть у тебя фотографии?

— Какие?

— Ну, какие-нибудь. Есть?

— Нет. Зачем мне фотографии?

— Так, звони Валерику, — идет за ним следом к входной двери, — скажи, что беготня сегодня отменяется, пусть приходит как

человек, в нормальном виде. Пойдем с ним фотоаппарат покупать. Мне нужна помощь, а то я в технике не разбираюсь, меня

точно надуют. Подсунут какую-нибудь фигню.

— Не майся дурью. — Поднимает воротник пальто.

— А чем мне еще маяться, Артём? Нет, правда. Всегда мечтала иметь профессиональный фотик. То есть раньше мечтала...

Точно! И на курсы надо записаться, чтобы меня научили с фотоаппаратом обращаться. А вон на ту стену мне надо стенд. —

Тычет за спину большим пальцем. — Или лучше в твой кабинет.

— Зачем тебе там стенд?

— Как зачем? Фотки там буду размещать. Ты же не думаешь, что у меня все будет на флешке валяться или на ноуте.

Фотографии должны быть на бумаге, чтобы их в руки можно было взять, пощупать, тогда они живые. Я уже все придумала,

мне нужно, чтобы поверхность была нетвердая, с подложкой, чтобы я могла пользоваться декоративными гвоздиками.

— Очуметь, — хлопает по карманам, отыскивая ключи от машины, — я не успеваю за твоей мыслью.

— А тебе и не надо за ней успевать. Тебе надо только придумать, как мне сделать стенд. Хотя нет. Занимайся своими

делами. Не отвлекайся, я Валерику дам задание, он все мне организует. Не зря ж у меня теперь есть свой домашний спец-

агент.

— Ага, Джеймс Бонд доморощенный. Ну, если он не справится, ты Петровну попроси, она тебе что хочешь, куда хочешь,

вколотит.

— Попрошу…

Рада закрывает дверь и возвращается на кухню. Моет чашки, а чуть позже видит на экране телефона пропущенный звонок.

От матери. Долго думает, прежде чем перезванивать. Никак не может заставить себя разговаривать с мамой, боясь снова

услышать упреки в свой адрес. Набирает номер отца.

* * *

Время за полночь. В руках любимая книга. Рада нашла ее сегодня у Артёма в кабинете. Отрывок, выбранный для чтения,

она знает наизусть, но глаза пытливо бегут по строчкам, стараясь не пропустить ни слова. Она читает, перелистывая

страницу за страницей. Листает не книгу — чью-то жизнь. Вот бы то, что с ней самой случилось, так же, как и эту книжку,

перелистать. А потом закрыть. Забыть. Но закрыть можно только книгу, а собственную жизнь не перелистаешь, не

перепишешь. Жизнь — она всегда настоящая. Это не черновик. Прошлое свое не поправишь, позор собственный не смоешь,

вырвав несколько испорченных листков.

Рада трет отяжелевшие веки. Спать хочется, но она не ляжет без Артёма. Без него она не заснет. Голова снова полна

неприятных навязчивых мыслей. Мыслей случайных, ненужных. Они как вирус, который сезонно подхватывается в

общественном транспорте. А все после утреннего разговора с родителями... Сначала отцу позвонила, потом матери. И

поговорила коротко, а разговор оставил тяжелый осадок, хотя не было сказано ничего резкого. Однако многозначительные

паузы и некоторая небрежность в тоне обозначили отношение мамы ярче всяких слов. Лариса Григорьевна умеет дать

понять, что думает по тому или иному поводу даже без прямых выражений. Теперь Рада не знает, как выбросить все «не

сказанное» из головы.

Сонная кошка недовольно поднимает мордочку, когда Дружинина перекладывает ее со своих колен на диван и встает с

места. Она решает выпить таблетку. Может, с уходом головной боли и тревожные мысли исчезнут. Или все-таки лечь спать?

Да, нужно выпить таблетку и лечь в кровать. С книгой. Рада берет Булгакова, закладывает между страницами фантик от

конфеты и вздрагивает, заслышав за спиной шорох. Но резко развернувшись, она вздрагивает еще раз, у нее начинает гулко

стучать сердце, и слабеют руки.

— Не смей трогать ее! Никогда не бери! — Артём вырывает из ее рук потертый томик и зашвыривает в шкаф. Кошка,

вздыбив шерсть, испуганно подскакивает и забивается под журнальный столик.

— Тёма…

— И никогда меня так не называй! — рявкает Гергердт и уходит.

А Дружинина остается, вмиг обессиленная, иссушенная его злыми словами, его необоснованной грубостью. Что она такого

сделала? Смотрит на шкаф. В ушах до сих пор стоит грохот стеклянных дверок. Ну, взяла книгу… Что в этом такого?

Вспоминает темный взгляд, резкий до неузнаваемости голос. Вдруг чувствует себя воровкой, будто взяла то, к чему вообще

не стоило прикасаться. А она взяла. Воспользовалась. Самовольно похозяйничала. Рада садится на диван, на то же место,

где еще недавно сидела почти умиротворенно. Вот тебе и тревожность, а еще говорят, что шестого чувства не существует.

Пытается подавить накатившие слезы, но у нее не получается. Не останавливает осознание, что на глазах тушь, которая,

если не потечет, то все равно размажется. И вина… Снова это проклятое ощущение вины. Даже сейчас оно затмевает обиду

и непонимание. Так привыкла чувствовать себя кругом виноватой, вернее, еще не разучилась чувствовать себя не-

виноватой, что искры достаточно, чтобы снова разгорелся внутри адский пожар. Обжигающие слезы текут по щекам. Спазм