– Но если я всю жизнь провела в таких условиях, почему мне хочется тепла и света? – ничего не говоря, Эйнджел с робкой улыбкой взял Кристин за руку и вывел из комнаты. Нижние этажи тонули во мраке, крохотная свеча, стоявшая на почти отколовшемся подоконнике, каждую секунду вздрагивала от порывов ледяного ветра, сквозь разбитые окна в коридор проникал холодный сухой воздух, с потолка свисали огромные клубы паутины, усеянные немаленькими пауками. Это здание напоминало заброшенный дом, в который часто наведывались неприкаянные души зверски убитых жертв, а не человеческое жилище.
– Знаю, здесь немного жутко, но ты привыкнешь. Можем изменить обои, добавить больше ярких вещей, светильников…
– Эйнджел, – Кристин виновато отстранилась: – Извини, но все это мне кажется просто каким-то неистовым, глупым, ночным сном, понимаешь? Твой дом сдавливает меня, такое чувство, что я слышу в этих вестибюлях собственные крики.
– Так бывает после потери памяти. Вот, это простой апельсиновый сок, выпей, – Шон протянул Марии стакан, но девушка резко отшатнулась и похолодевшей рукой коснулась дрогнувших губ.
– Я хочу другого… Соленого, насыщенного, багрового… Я хочу крови!.. Господи, что со мной?! Я больна?! Откуда у меня эта странная жажда?! Пожалуйста, не подходи ко мне, – англичанка дернулась назад и зажала рот ладонью, но наваждение с каждой минутой становилось все сильнее и сильнее, казалось, еще секунда – и все внутри просто разорвется. Мария лихорадочно втянула воздух: сладковатый аромат коснулся ноздрей, в голове раздался приглушенный щелчок, и неожиданно каждый кусочек тела наполнился невероятной, всепоглощающей силой: – Прости…, – только смогла выдавить из себя англичанка и рванулась вперед, обнажив удлинившиеся клыки в хищной ухмылке.
– Кристин, нет! – Шон ловко оттолкнул Марию, и, придавив своим телом, прижал к стене. Сейчас та, что еще несколько минут назад робко куталась в шаль, напоминала разъяренную, сумасшедшую пантеру, а небесно-голубые глаза горели жарким огнем ненависти: – Тише, успокойся, не поддавайся своему голоду. Раньше ты контролировала свои порывы…
– А теперь я не помню, как это делать, – прошипела молодая женщина, вонзив когти в запястье Эйнджела: – Я хочу убить тебя, хочу полакомиться твоей горячей алой кровью, мое желание опасно, мучительно, но и до дрожи приятно. Понимаешь, когда умирают воспоминания, исчезают и чувства, подвластные им. Я не знаю, как выглядит сочувствие, угрызение совести, как, в конце концов, пахнет твоя любовь! Но я точно уверена в одном: есть что-то, ради чего я здесь, что-то, из-за чего мое сердце сжимается в ледяной комок. Мы забываем прошлую жизнь, свои ощущения, мысли, но вещи, вонзившиеся в душу, невозможно просто так взять и выбросить вон. Скажи мне правду, кто я, и что происходило до аварии, иначе я сама отправлюсь на поиски, – Эйнджел, ослабив хватку, отошел в сторону, и только его горящий взгляд говорил о безмерной злости, переворачивающей все внутри.
– Хочешь знать правду, хочешь поступать так, как поступала до амнезии? Хорошо, в таком случаи, пойдем со мной, прямо сейчас, – одним движением распахнув двери, молодой человек быстрым шагом вышел во двор, направляясь к невзрачному круглому транспорту: – Садись во флаймобиль, – юркнув в пыльный салон, Кристин удобно умостилась на старом кресле и стала удивленным взглядом следить за попутчиком: Эйнджел проворными движениями подключил какие-то провода, настроил датчик, и, наконец, взялся за руль. Что-то в этом сильном, непринужденном человеке напоминало девушке о той закрытой жизни, она приближалась к линии ясности, но впереди каждый раз возникала непробиваемая прочная стена. Слишком знакомые чувства…
– А раньше я не лишалась памяти? – неожиданно спросила Мария, но Шон только проигнорировал вопрос и быстро завел машину. Флаймобиль поднялся на достаточную высоту и с противным скрипом сдвинулся с места: – Куда мы летим?
– Туда, где ты все вспомнишь, – с глухим гневом пробурчал парень.
Несмотря на долгое путешествие, местность практически не менялась, внизу простирались то кусочки городских районов с перекошенными небоскребами, то полные непроглядные заросли. Огромные дороги пустовали, везде царила мертвая тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра и начавшимся дождем. Казалось, это просто какой-то заброшенный город, переживший страшную ядерную катастрофу, но и в этой зоне все же мелькали расплывчатые силуэты людей, напоминавшие с высоты крохотные точки средь вымершего Округа. Бездна, словно самая настоящая дыра, тщательно заглатывала все человеческие простые чувства, и эта депрессивность, в которой все погрязло, была вызвана отнюдь ни вечными сумерками, а отсутствием доброты и веры людских сердец.
Постепенно серые трассы отступали, впуская вместо себя приятный, на удивление, горный пейзаж: изумрудная зелень вычурными узорами плелась по равнинам, удушливый смог заменил кристально-чистый воздух, в скалистых расщелинах журчали тоненькие ручьи. Кристин блаженно прикрыла глаза, наслаждаясь этой еще нетронутой, хрупкой, дикой красотой.