Пепел и сталь

— Дело стоит того, — возразил Сэйзед. — К тому же ваш план одинаково опасен для всех, кто в нем участвует. Кроме того, мне вообще опасно жить, просто жить. Это очень вредно для здоровья — принадлежать к секте, которой боится сам Вседержитель.

— Боится? — переспросил Кельсер, поворачиваясь к Сэйзеду и глядя на него снизу вверх.

Несмотря на немалый рост Кельсера, террисиец был выше его почти на голову.

— Я не уверен, что он хоть кого-то боится, Сэйз.

— Он боится хранителей, — спокойно повторил Сэйзед. — Это неоспоримо. Возможно, из-за нашей силы. Мы не алломанты, но… умеем кое-что другое. Нечто, чего он не понимает.

Кельсер задумчиво кивнул, глядя на город. У него было столько планов, столько всего предстояло сделать… И в центре всех его замыслов находились скаа. Бедные, униженные, забитые скаа.

— Расскажи мне о какой-нибудь вере, Сэйз, — попросил Кельсер. — Такой, что наделяет силой.

— Силой? Ну, это весьма условный термин применительно к религии, я думаю. Но возможно, вам будет интересно узнать о джаизме. Его последователи были очень благочестивы и тверды в вере.

— Расскажи.

— Джаизм был основан одним-единственным человеком, — заговорил Сэйзед. — Его настоящее имя забыто, а последователи называли его просто «тот самый Джа». Его казнил местный король за призывы к разладу — у Джа отлично получались такие проповеди. Но после казни число джаистов лишь увеличилось. Джаисты полагали, что заслужат счастье благодаря своей вере и преданности, и потому постоянно проповедовали. Наверное, разговаривать с джаистами было довольно скучно, потому что они, похоже, каждую фразу заканчивали словами: «Молись тому самому Джа».

— Это интересно, Сэйз, — сказал Кельсер. — Но сила — это не только слова.

— Да, разумеется, — согласился Сэйзед. — Однако джаисты были весьма сильны в вере. Легенды гласят, что братству пришлось уничтожить их всех до единого, потому что ни один из джаистов не желал признавать своим богом Вседержителя. Они недолго продержались после Вознесения, но лишь из-за их собственной дерзости их оказалось так легко переловить.

Кельсер кивнул, с улыбкой глядя на Сэйзеда.

— Ты не спросил, хочу ли я обратиться в их веру.

— Прошу прощения, мастер Кельсер, — сказал Сэйзед, — но мне думается, эта религия вам не подходит. В ней есть некая дерзость, родственная вам, это верно, но их теологическая система покажется вам простоватой.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, — усмехнулся Кельсер, всматриваясь в очертания города. — В конце концов, когда пали королевства и армии, верующие продолжали сражаться, не так ли?

— Да, верно. Некоторые из наиболее стойких верований продержались до пятого века.

— Но что давало им силу? — спросил Кельсер. — Как они это делали, Сэйз? Почему вся эта божественная дребедень обладает такой властью над людьми?

— Сдается мне, причин тут немало, — ответил Сэйзед. — Иной раз силу людям придает искренняя вера сама по себе, а для кого-то надежда важнее всего. Были и те, кого принуждали.

— Но их всех объединяла страсть, — сказал Кельсер.

— Да, мастер Кельсер, — кивнул Сэйзед. — Это вы очень точно подметили.

— Вот ее-то мы и потеряли, — задумчиво произнес Кельсер, глядя на город, населенный сотнями тысяч людей, из которых лишь малая горстка отваживалась на борьбу. — Они не верят во Вседержителя, они просто боятся его. У них не осталось ничего такого, во что стоило бы верить.

— Позвольте спросить, мастер Кельсер, — а во что верите вы?

Кельсер пожал плечами.

— Я и сам толком не понимаю, — признался он. — Но уничтожение Последней империи кажется мне недурным началом. Найдется в твоем списке религия, которая считала бы своим священным долгом уничтожение знати?

Сэйзед неодобрительно нахмурился:

— Вряд ли, мастер Кельсер.

— Ну, может, я стану ее основателем, — с кривой усмешкой сказал Кельсер. — Впрочем, не важно. Бриз и Вин не вернулись еще?

— Они пришли как раз перед тем, как я поднялся сюда.

— Хорошо. Передай им, что я спущусь с минуты на минуту.

* * *

Вин сидела в мягком кресле в общей комнате, поджав под себя ноги и уголком глаза следя за Маршем.

Он был так похож на Кельсера. Но при этом казался слишком… суровым. Он не гневался, не раздражался, как Колченог. Просто в нем не было и малейшей искры счастья. Он сидел в кресле, и на лице его застыло каменное выражение.

Уже собрались все, кроме Кельсера, и люди тихонько переговаривались между собой. Вин поймала взгляд Лестиборнеса и махнула ему рукой, подзывая поближе. Юноша подошел и наклонился к Вин.

— Марш, — прошептала она, стараясь, чтобы ее голос затерялся в общем шуме, — это что, кличка?

— Ну это, в общем, как родители его звали, похоже на то.

Вин немного помолчала, пытаясь понять, что именно он сказал.

— Значит, не кличка?

Лестиборнес покачал головой:

— Вообще-то, у него была одна.

— И какая?

— Железный Глаз. Только его перестали так кликать. Уж очень вроде как похоже на это… ну, когда правда железки в глазах. На инквизитора.