Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

– Ну, коли так, спать буду. Не слыхала, о чем этот просил, когда заявился? Чтобы дали ему выспаться. Больше ничего.

Голоса исчезают. Утрачивают громкость. Затухают. Наконец все смолкло. Нисходит сон.

Через некоторое время – опять:

– Пошевелился. Верно, проснется сейчас. Если увидит нас здесь, полезет с расспросами.

– И с какими же?

– Ну… Что-нибудь да скажет.

– Отвяжись. Устал он, наверное, шибко.

– Думаешь?

– Умолкни, женщина.

– Глянь, шевелится. Извертелся весь. Будто внутренности ему выкручивают. Со мной тоже так было.

– Что с тобой было?

– Вот это самое.

– Не пойму, чего ты городишь.

– Не городила бы, коли на него глядя не вспомнила, как сама вертелась после первого раза с тобой. И болело-то у меня все, и раскаяния горькие мучили.

– Ты про что?

– Про то, каково мне было из-за тебя. Ты, может, и не хотел, да только я знала, что худо вышло.

– Опять ты за старое! Не спишь, так хоть мне не мешай.

– Сам велел напомнить. Вот я и напоминаю. Бог свидетель: что ты просил, то я и делаю. Ну же! Пора вставать.

– Угомонись. Вот ведь баба!

Мужчина, судя по всему, уснул, а она еще какое-то время ворчала себе под нос:

– Светает, стало быть, утро. Раз мне отсюда его видать, значит, совсем рассвело, а то не разглядела бы. Скоро солнце взойдет. Дело ясное. Разбойник он, не иначе. А мы приютили. Какая разница, что на одну ночь; спрятали – и все тут. Теперь хлопот не оберемся… Гляди-ка, возится, места себе не находит. Верно, совесть его заела.

Свет занимающегося дня рассеивал тьму. Прогонял тени. В комнате было жарко от разгоряченных сном тел. Сквозь сомкнутые веки я чувствовал первые утренние лучи. До моего слуха донеслось:

– Мечется, будто окаянный. По всему видно – дурной человек. Вставай, Донис! Посмотри, как его корежит. По полу катается, слюни пускает. Верно, много душ сгубил. А тебе и невдомек, кто он такой.

– Кто, кто. Обычный горемыка. Спи и нам не мешай!

– Да как же я усну, коли сон не идет?

– Значит, вставай и не зуди над ухом!

– Уже встаю. Надо огонь разжечь. Заодно этому скажу, чтобы с тобой ложился, на мое место.

– Скажи.

– Нет. Боюсь я.

– Тогда иди по своим делам, а нас не донимай.

– Хорошо, сейчас.

– Ну, чего ждешь-то?

– Иду, иду.

Судя по звукам, женщина встала с кровати. Затем, прошлепав по полу босыми ногами, переступила через мою голову. Я разлепил и вновь смежил веки.

Когда я проснулся, солнце было уже высоко. Рядом со мной стояла кружка с кофе. Я осушил ее за пару глотков.

– Простите, что так мало. Больше у нас нет. Едва концы с концами сводим, поиздержались совсем…

Голос был женский.

– Ничего-ничего, – успокоил я. – Не тревожьтесь обо мне. Я привык. Лучше подскажите, ведет ли отсюда какая-нибудь дорога?

– Куда?

– Куда угодно.

– Так ведь полно их. Есть дорога в Контлу, и другая – оттуда. Еще одна прямиком в горы уходит. И вон та, – женщина ткнула пальцем в сторону пролома на месте отсутствующей крыши, – хотя куда она, не знаю. А по этой в Медиа-Луну попадете. Есть еще одна, которая по всей округе петляет и дальше остальных ведет.

– Наверное, именно по ней я и пришел.

– И куда же она?

– В Сайулу.

– Надо же! Я-то воображала, что Саюла в другой стороне. Всегда мечтала туда съездить. А правду говорят, что народу там тьма?

– Как и везде.

– Подумать только! А мы тут в одиночестве изнываем. Хоть бы одним глазком глянуть, как люди живут.

– Куда ушел ваш муж?

– Не муж он мне, а брат. Но не хочет, чтобы о том знали. Куда ушел? Наверное, телка искать одичалого, который тут поблизости бродит. По крайней мере, так он сказал.

– И давно вы здесь живете?

– С рождения.

– Стало быть, знали Долорес Пресиадо?

– Может, Донис знал. Я-то мало кого вижу. Нигде не бываю. Целую вечность уже в этих стенах торчу… Ну ладно, не вечность, а с тех пор, как он меня своей женою сделал. С того времени и живу затворницей, боюсь людям на глаза показаться. Он так не считает, но лицо у меня жуткое, правда? – И женщина подалась к свету. – Гляньте-ка!

Лицо у нее было самое обыкновенное.

– Что, по-вашему, я должен увидеть?

– Неужели грех не замечаете? И пятна лиловые? Сверху донизу меня обсыпали, точно лишай. И это снаружи только. А душа в нечистотах погрязла.

– Кому на вас смотреть, если нет здесь никого? Я весь городок исходил – ни души не встретил.