– Слушай, Галилео, между нами говоря, я тебя уважаю. В конце концов, ты мне зять и хорошо ладишь с моей сестрой, не спорю. Только не отрицай, что продал землю.
– Повторяю: никому я ее не продавал.
– Может, и нет, но коли Педро Парамо так решил, значит, его это земля. Не приезжал к тебе дон Фульгор?
– Нет.
– Стало быть, завтра явится. А не завтра, так послезавтра.
– Я от своего не отступлюсь, пускай хоть порешим друг друга.
– Ну, тогда мир праху твоему, зятек. Аминь.
– Не беспокойся, еще встретимся. Вот увидишь. Зря, что ли, мать меня в детстве порола, шкура у меня крепкая.
– Значит, до завтра. Передай Фелиситас, что сегодня ужинать не приду. Не хочу потом говорить: «Видел его накануне смерти».
– Оставим тебе чего-нибудь, вдруг в последний момент передумаешь.
Затем – стук удаляющихся шагов, сопровождаемый звоном шпор.
– …Завтра на рассвете увезу тебя, Чона. Мулы уже наготове.
– А ну как отца удар хватит от ярости? Старый ведь он совсем… Никогда себе не прощу, если из-за меня с ним случится что. Больше-то позаботиться о нем некому. И приспичило тебе сбежать! Потерпи немножко. Долго он на этом свете не задержится.
– То же самое ты год назад говорила. И попрекнула еще, мол, не хватает мне смелости, а тебе здесь все опостылело. Я достал мулов, все готово. Ты едешь со мной?
– Надо подумать.
– Чона! Знала бы ты, как мне нравишься! Сил моих нет терпеть. Так что либо ты едешь со мной, либо… все равно едешь.
– Дай мне время. Подождем, пока он умрет. Сам посуди, недолго уже ему осталось. А после уедем вместе, и сбегать не придется.
– Ты и это в прошлом году говорила.
– Так что же?
– А то, что теперь я мулов нанял. Все готово. Только за тобой дело. Пускай он тут сам управляется! Ты такая красивая. Молодая. Оставь его на попечение старухе какой-нибудь. Здесь сердобольных хватает.
– Не могу.
– Можешь.
– Нет. Жаль мне его, понимаешь? Все-таки он мой отец.
– Раз так, говорить не о чем. Поеду к Хулиане, она от меня без ума.
– Ладно. Я тебя не держу.
– А завтра увидимся?
– Нет. Не хочу тебя больше видеть.
Шорохи. Разговоры. Неясные звуки. И отдаленные напевы тонких голосов, как будто женских:
Передо мной потянулась вереница повозок: волы едва переставляют ноги, колеса скрежещут по булыжникам, возчики будто спят на ходу.
Опустевшие повозки разбивают тишину улиц. Теряются в ночной тьме. И снова тени. Отголоски теней.
Мне захотелось вернуться. Дорога, по которой я пришел, пролегала там, наверху, зияющей раной среди непроглядной черноты холмов…
В это мгновение меня тронули за плечо.
– Зачем вы здесь?
– Чтобы разыскать… – Я чуть было не назвал имя, но вовремя спохватился. – Разыскать своего отца.
– Отчего же не входите?
Я вошел в дом с наполовину обвалившейся крышей. Пол был усеян обломками и черепицей. Заметив на другой половине мужчину с женщиной, я спросил:
– Вы не умерли?
Женщина улыбнулась. Мужчина строго взглянул на меня и сказал:
– Он пьян.
– Просто напуган, – возразила женщина.
Керосиновая лампа освещала кровать из тростника и плетеное кресло, на котором лежала женская одежда. Сама женщина ходила нагишом, в чем мать родила. Мужчина тоже.
– Слышим, кто-то стонет и головой о дверь бьется. А там вы. Что с вами случилось?
– Со мной столько всего случилось, что не помешало бы выспаться.
– Так мы и спали.
– Тогда ляжем снова.
С рассветом воспоминания потускнели.
Время от времени тишину нарушали звуки разговора, и я сразу отметил разницу. Прежде (как мне вдруг стало ясно) слова не рождали звуков, были безмолвными; я угадывал их не слухом, а скорее чутьем, будто во сне.
– Кто он такой? – спрашивала женщина.
– Кто его знает, – отвечал мужчина.
– И как сюда попал?
– Кто знает.
– Он вроде говорил что-то о своем отце.
– Да, я слышал.
– Может, он заблудился? Как те, помнишь, которые забрели сюда – мол, с дороги сбились. Искали какой-то «Край света», а ты сказал, что не знаешь, где это.
– Точно, припоминаю. А теперь дай поспать, еще не рассвело.
– Уже скоро. Я ведь затем только разговор и завела, чтобы ты проснулся. Сам наказывал разбудить пораньше. Вот я и бужу. Вставай!
– Да на кой черт мне, по-твоему, вставать?
– Не знаю. Ты вчера велел разбудить. А зачем – не сказал.