Печорин и наше время

Печорину снова помогла его удивительная способность ви­деть и слышать то, чего другом бы не заметил, подглядывать и подслушивать. Если бы, возвратясь с прогулки, он вместе со все­ми пошел к Литовским или отправился домой спать, он не узнал бы о заговоре Грушницкого и драгунского капитана. Но он по­скакал в горы и, возвращаясь, услышал в одном из домов «говор и крики, изобличавшие военную пирушку». Случай помог ему увидеть Грушницкого во всей красе. Драгунский капитан пред­ложил Грушницкому вызвать Печорина па дуэль и добавил: «Только вот где закорючка: в пистолеты мы не положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин струсит,— на шести шагах их поставлю, черт возьми!»

«Я с трепетом ждал ответ Грушницкого...» — записывает Печорин в своем дневнике,— «Если б Грушннцкий не согла­сился, я бросился б ему на шею».

Но он согласился. Перерождение Грушницкого, начавшееся, когда он был произведен в офицеры, теперь логически разви­вается. На бале он был смешон п жалок, теперь — омерзи­телен.

Если бы он публично оскорбил Печорина, вызвал его на дуэль — это было бы достойно того романтического героя, каким Грушннцкий хотел казаться. Но он пускается на хитро­сти, интриги, мелкие заговоры.

Да. конечно, идея заговора принадлежала драгунскому капи­тану. Но почему Грушннцкий вообще вступил в какие бы то ни было отношения с низкой шайкой водяных офицеров? По­чему согласился на подлость?

Непомерное самомнение и непомерное самолюбие раздули полученную им обиду до громадных размеров. Его обидели! Е м у предпочли другого! К г о приятель отбил у него девушку! II все это произошло на глазах у людей! Грушннцкий недаром и в бою бросался вперед, «заж.чуря глаза»: ему всего важнее произвести впечатление на окружающих, ради этого он способен преодолеть страх — как в бою, и совесть — как в за­говоре с драгунским капитаном. Только бы его считали храб­рецом, удальцом, молодцом!

А с совестью своей он всегда договорится. Он так доволен собой, постоянно доволен собой, что любым своим поступкам всегда найдет объяснение и оправдание.

А на самом-то деле, он малодушен и труслив. Подчиняется воле драгунского капитана так же точно, как раньше подчи­нялся воле Печорина.

«Драгунский капитан бесподобен»,— писал Белинский, имея в виду мастерство, с которым Лермонтов показал всю суетную, хвастливую и интриганскую натуру этого человека. Стоит только послушать, как он разговаривает.

«— Господа! — сказал он,—это ни на что не похоже. Печорина надо проучить! Эти петербургские слётки всегда за­знаются, пока их не ударишь по носу! Он думает, что он только один и жил в свете, оттого что носит всегда чистые перчатки и вычищенные сапоги. ...Да я вас уверяю, что он первейший трус, то есть Печорин, а не Грушницкий,— о, Грушницкий мо­лодец, и притом он мой истинный друг! — сказал опять драгун­ский капитан».

Он весь в этих двух репликах: с вульгарными словечками: «слётки», «ударишь по носу», «первейший трус»; с плохо скрытой завистью к Печорину, с провинциальной высокопар­ностью: «мой истинный друг!» — давно ли Грушницкий успел стать его другом?!

А Грушницкий уже говорит не так, как герои Марлинского, и не так, как Печорин: он уже, сам того не замечая, подделы­вается под манеру драгунского капитана:

«— Нот еще что вздумали! Я, правда, немножко волочился за княжной, да п тотчас отстал, потому что не хочу жениться, а компрометировать девушку не в моих правилах».

Это уже не «божественный образ» и не «я ненавижу людей, чтоб их не презирать»,— он изменился во всем, даже слова у uero другие; недолго же продержалась его разочарованность; теперь он офицерик, как все, и только!

Согласившись «проучить Печорина» но проекту драгунского капитана, Грушницкий сделал первый непорядочный шаг. Его уязвленное самолюбие требует мщеиья; пока речь идет не о настоящем выстреле, а только о забаве; он согласился только сделать Печорина посмешищем. Но, сделав этот первый шаг, он непременно придет ко второму.

Печорип между тем размышляет: «За что они все меня не­навидят?.. За что? Обидел ли я кого-нибудь? Нет. Неужели я принадлежу к числу тех люден, которых один вид уже порождает недоброжелательство?»

Оказывается, Печорин тоже не всегда умеет судить себя. За что они все его не любят, вполне понятно: он их всех оби­дел. Над каждым успел посмеяться, каждого ударить по само­любию — и не заметить этого. Вовсе не «одни вид» его, а все поведение вызывает недоброжелательство.

Но человеку всегда труднее всего поверить, чтоб его кто-то с основанием ие любил, что он может быть сам в чем-то виноват...