Читаем Печорин и наше время полностью

Чем дальше, тем убийственнее становится мнение Печорина о людях, к которым принадлежит Грушницкий: «Производить эффект — их наслаждение; они нравятся романтическим провинциалкам до безумия. Под старость они делаются либо мирными помещиками, либо пьяницами,— иногда тем и другим. 15 их душе часто много добрых свойств, по ни на грош поэзии».

Часто находят общее .между этими словами и пушкинскими строками об одном из вариантов возможного будущего Ленского:

Прошли б,

1,1 кшошеств

а лета:

1) нем пы."

1 души бы (

>хладел.

Во многом

он бы нам*

снился.

Расстался

б с музами,

, женился,

Н деревне,

счастлнн и

рогат,

Носил бы

стеганый м

*лат,

Узнал бы

жизнь на с

амом деле... |

Сходство между Грушницким и Ленским, конечно, есть: Грушницкий стоит возле Печорина, как Ленский возле Онегина, обоих ждет смерть от руки Героя. Ленский, но предсказанию Пушкина, мог бы стать одним из тех «мирных помещиков», в каких, по мнению Лермонтова, превращаются люди, подобные Грушницкому.

Но Пушкин предполагает для Ленского п другое будущее:

Г>ыть может, он для блага мира Иль хоть для сланы был рожден...

Грушницкий не может быть рожден «для блага мира». Глав­ная разница между Ленским и Грушницким — в отношении к ним писателей. Пушкин л ю б и т Ленского, и Онегина любит, и читатель его любит и жалеет. Лермонтов Грушиицкого и р е- з и р а е т, и Печорин презирает, и читатель с первых фраз испытывает к нему неприязнь.

Сходство оказывается внешним, различие — внутренним, очень серьезным. Ленский прежде всего искренен; Грушниц-

кий — весь показной. О подобных ему людях Печорин пишет: «Производить эффект — их наслаждение...».

Печорин — сильный человек; с ним «непременно должно соглашаться», как говорил Максим Максимыч. И мы уже не­вольно подчинились его влиянию, невольно соглашаемся с его мнением о Грушницком.

Л если попробовать освободиться от этого влияния и по­смотреть на Грушницкого непредубежденным взглядом? Ему «едва ли двадцать один год». Правильно ли так уж строго судить его за то, что он любит производить эффект? Это — свойство молодости, оно проходит с годами. Грушннцкий «не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним гобою». Л кем занимался целую жизнь Печорин? Он знает «сла­бые струны людей», но мы уже видели: это знание служит не людям, а ему самому; не добру, а злу...

Цель Грушницкого — «сделаться героем романа». Но в его возрасте не он один мечтает «сделаться героем романа», не одни он хочет «производить эффект» и уверяет себя, «что он суще­ство, не созданное для мира, обреченное каким-то тайным страданиям».

Когда читаешь «Героя нашего времени» впервые, непремен­но ищешь в себе сходство с Печориным — это каждому моло­дому человеку лестно — и что-то находишь; но вдруг с ужа­сом обнаруживаешь, что Грушннцкий в тебе тоже есть, и его, может быть, больше, чем Печорина... Я думаю, что и Лер­монтов мог испытывать такое Же чувство: что-то от Грушниц­кого было и в нем; вернее, что-то свое он вложил и в Груш­ницкого.

Молоденький мальчик, начитавшийся Марлинского, по знающий людей и жизни, потому и драпирующийся в необык­новенные чувства и исключительные страдания, что не испы­тывал еще никаких чувств и никаких страдании... Молодень­кий мальчик, мечтающий о бурной жизни (а Печорин раз­ве не мечтает о ней?), добровольно поехал сражаться с гор­цами на Кавказ — и, уж конечно, Печорин прав: «...накануне отъезда... он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошень­кой соседке, что он едет но так, просто, служить, но что ищет смерти...».

Прав ли Печорин в своем решительном осуждении всего это­го? 13сдь и пушкинский Алексей Берестов из «Барышни- крестьянки» тоже «явился мрачным и разочарованным... гово­рил... об утраченных радостях и об увядшей своей юности...», и. сам Лермонтов в восемнадцать лет говорил о себе: «гонимый миром странник», и даже семнадцатилетний Пушкин утверж­дал: «Вся жизнь моя — печальный мрак ненастья...»

Вы скажете: они это говорили искренне, а Грушницкий... Ну, что Грушницкий? Он так же искренен в своем эгоистиче­ском самоутверждении, как многие другие молодые люди. Разве такое уж большое преступление — поддаться литературной или возрастной моде? Он вполне искренне хочет быть на виду, производить впечатление, выделяться. Не умея выделяться действительной яркостью своей личности, подлинной исключи­тельностью, он старается хотя бы подделаться под тех, кто выделяется...

Вот к чему я веду: на этих первых страницах дневника Пе­чорина Грушницкий вовсе не так мелок и пошл, как пред­ставляется Печорину. Он о б ы к н о в е н е н и не хочет быть обыкновенным. Л кто хочет? Особенно в том возрасте, когда перед человеком лежит вся жизнь и непременно хочется про- жить ее блестяще!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология