Печорин и наше время

Очень горько за старика. Ему и стыдно: похвастался, что Печорин «сейчас прибежит», а он не идет: и нетерпеливое же­лание увидеть человека, которого он так любил, все еще живо; и обида растет в нем, и беспокойство гложет: что же могло случиться, что могло задержать Печорина, уж не беда ли с ним стряслась?

Рано утром старик уже снова был на своем посту. Вдобавок ко всем мученьям, любовь к Печорину начинает мешать ему выполнять служебные обязанности: он должен пойти к комен­данту, но боится уйти, пропустить своего друга... Может быть, он уже понял, что Печорин ждать его не будет!

Оставив на посту своего спутника, он «побежал, как будто члены его получили вновь юношескую силу и гибкость». Было бы неудивительно прочесть такие слова о немолодом человеке, полюбившем женщину,— так бегут на свидание. Но Максим

Максимыч бежит по служебным делам, боясь пропу­стить встречу с другом и не смея нарушить свой долг; еще обиднее становится за него: ничего пет в жизни у штабс-капита­на — ничего и никого, кроме Печорина: это его единственная привязанность.

Уже не только Максим Максимыч, но и читатель устал ждать, и Автор «начинал разделять беспокойство доброго штабс- капитана». Пора бы Герою появиться — но его появлению предшествует еще описание прекрасного утра с золотыми обла­ками, с толпами народа на широкой базарной площади; среди шума и золота появляется Печорин. Мы ждем: как он поведет себя? А он, «закурив сигару, зевнул раза два и сел на скамью по другую сторону ворот».

Ожидание, нетерпение, длинный церемониал встречи — все это определяет состояние Максима Максимыча, не Печорина. Он холоден и спокоен — более того, ему скучно. Первое, что мы о нем узнаем¹ -ftи "irmiy/i |ц*пг~Два» — никакого волнения при мысди-^-нридсШЯщии НС I реч(\ни1сакого движения души...

Толькв-здтт-Б- средние второй из пяти повестей, состав- ляющих роман, Лермонтов рисует портрет Печорина. Чтобы точнее представить себе, что нового внес этот портрет в русскую литературу, обратимся к прозе Пушкина.

Пушкинские портреты кратки. Почти всегда он сообщает возраст героя, цвет или общий облик одежды и самое общее представление о внешности. В «Арапе Петра Великого» «графи­ня Д., уже не в нервом цвете лет, славилась еще своею красо­тою»; Наталье Гавриловне «было около шестнадцати лет, она была одета богато, но со вкусом...». В «Выстреле» граф был «мужчина лет тридцати двух, прекрасный собою», о графине сказано: «В самом деле, она была красавица». Дуня в «Стан­ционном смотрителе» — «девочка лет четырнадцати... Красота ее меня поразила». Изредка добавляется какая-нибудь одна де­таль внешности: в «Метели» Бурмин был «с Георгием в петлице и с интересною бледностию», Минский в «Станционном смотри­теле» «явился молодым стройным гусаром с черными усиками», об отце Дуни сказано: «Вижу, как теперь, самого хозяина, чело­века лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сертук с тремя медалями на полинялых лентах».

Может создаться впечатление, что Пушкину просто неважна внешность героя (тем более что в его романе в стихах ни Онегин, ни Татьяна вообще внешне не описаны, а о Ленском известна только одна деталь: «кудри черные до плеч»). Такой вывод был бы слишком поспешен. Пушкинские портреты бывают безлики, формальны (Лиза Берестова, Маша Троекурова и прочие деву­шки мало чем отличаются друг от друга), но бывают и очень точны — при всей краткости. О Петре в одной строчке сказано очень много, его в и д и ш ь: «высокого росту, в зеленом кафтане, с глиняного трубкою в зубах».

В «Капитанской дочке» — последнем прозаическом произ­ведении Пушкина — два портрета очень подробны. Вот один из них: «Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце н душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и ру­мяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую». Так описана Екатерина II.

Вот второй портрет: «Наружность его показалась мне за­мечательна. Он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк п татарские шаровары». Так описан Пугачев.

Исследователи литературы давно заметили, что Пушкин описал Екатерину не так, как он (или его читатели) себе ее представлял, не так, как могли описать ее старшие современ­ники Пушкина, помнившие императрицу, а так, как она была и а р и с о в а н а на портрете Левицкого, до сих пор висящем в Русском музее. Это был официальный портрет — так п о- л а г а л о с ь представлять себе императрицу. Пушкин не доба­вил ни одной детали к официальному облику Екатерины. В «Капитанской дочке» она точно такая, как на портрете: белое платье, чепец, душегрейка, румяное лицо, и даже белая собачка не забыта (она напугала Машу Миронову).