Печать мастера

Следующий день они провели в бухте. Коста решил не соваться в город и переждать.

Они доедали лепешки и морскую траву, за которой нырял Лис. Рыжий все утро пытался затащить его в воду, как только выяснил, насколько он ненавидит море.

— В твоем возрасте не уметь плавать стыдно… — пыхтел Рыжий.

— Переживу.

— Тем более, если ты вырос на побережье…

Коста посмотрел на идиота — плавать в ледяной воде? Этого не делали даже пьяные.

— Скажи честно, ты просто трусишь…

— Нет.

— Боишься! — бросил рыжий обвинительно.

— Нет.

— Боишься, боишься, боишься… если нет — докажи!!!

Коста отворачивался от надоеды и продолжал заниматься важным делом — раскладывал чистые пергаменты — они все-таки подмокли с одного края и слиплись, проверял тушь, расправлял и готовил кисти. Остатки мази он использовал прошлой ночью и считал, что можно понемногу начать расписывать руку.

— Они чистые… совсем чистые… — бросил Лис разочарованно. — Я думал, тут что-то ценное… из-за чего за тобой охотятся… тью…

Коста фыркнул.

Рыжий проверил содержимое тубуса в первую же ночь, когда он его принес в бухту. Реши пройдоха, что там что-то ценное — Коста не поручился бы ни за что.

***

Отвлекся Коста ненадолго — мгновений на двадцать, а когда выпрямился, разминая плечи, так и замер, не зная — бежать или бить, или всё сразу.

Вместо Лиса, привычной рябой рожи с лукавым прищуром на него таращился смуглый старик с лицом, изборожденным глубокими морщинами… и… улыбался.

Краска, — понял он не сразу.

— Ну, как я тебе?!

Коста подошел, мазнул со щеки грим, растер между пальцами и кивнул — “хорош”, надо признать.

— Во-о-от! — Крутнулся на месте волчком Лис, — А ты не верил, что я великолепен! Да меня в любой труппе примут с распростертыми объятиями… мы столько тренировались в приюте… уперли у Управительницы её банки, — рыжий хихикнул. — Она почти зиму искала. Мужские образы мне удаются особенно хорошо…

— А чего в город так не ходишь?

— Краска слабая, — Лис пожал плечами. — Жара или дождь и всё смоет. Хорошие у нас не купишь… и не сопрешь… Посмотрел? Я пошел… хочу до вечера девушку ещё сделать…

“Девушка” рыжему не давалась. И… Коста вздрогнул, когда это чудовище обернулось на него в первый раз… даже женщиной с таким слоем краски на лице, он бы “это” назвал с натяжкой.

— Так плохо? — скривился Лис.

Коста поджал губы и молча ткнул пальцем в сторону лужи на пляже, которую пройдоха использовал в качестве зеркала.

— Я смотрелся… и вовсе не так плохо, как ты скривился… Да что ты вообще, понимаешь в женщинах? Ты хоть одну щупал? Я — щупал!!!

Коста молча сплюнул и отвернулся — пергаменты высохли, и он начал аккуратно убирать драгоценности обратно в тубус.

Рыжий пробовал ещё раз. И ещё. Который раз был хуже, Коста сказать не смог бы. Такими “дамами” можно смело пугать детей на ночь. И, когда Лис размалевал лицо полностью белым в очередной раз — закрасив и брови, и веснушки, и губы, превратив его в чистый холст, Коста не вытерпел.

— Отдай, — рванул он баночки на себя — белила почти кончились, остались румяна, что-то коричневое, розовое, и… синее. Какое место у женщины на лице может быть синим, храни Великий?!

— Не трожь!!! — заверещал Рыжий. — Это последняя… ты не умеешь, ты испортишь…

— Отдай я сказал, — Коста вырвал баночки и щелкнув застежками достал из тубуса кисти— Лис сразу заткнулся. — Хуже, чем делаешь ты, я не нарисую точно… я больше не могу смотреть на такие издевательства над искусством…

— Можно подумать…

— Сиди ровно. Замри. Не шевелись. Не моргай. Нет не так, развернись к свету. Нет, не так — тень падает не туда… вот так… замри и ни единого движения…

Лис послушно застыл, и даже дышать старался тихо-тихо, чтобы не шевелиться.

Коста вздохнул. Проверил кончик кисти — погладив, разложил баночки вкруг и, скрепя сердце, вытащил один чистый пергамент смешивать то, что по его глубокому недоразумению в Лавке женских притираний называли словом — “краска”.

Кисть порхала. Едва заметно касалась кожи — то тут, то там. Легкие штрихи темным по линии ресниц. Сделать дуги бровей изящнее и стремительнее — вразлет. Положить тени на крылья носа — утонченность. Прочертить кистью скулы, линию у висков… едва заметно коснуться, наметив тень в ямочке на подбородке…

Кисть порхала. Коста рисовал, создавая лицо. Новый образ юной незнакомой мисс с лукавыми глазами, едким язычком и отвратительным характером. Смешливой и робкой, ранимой и несгибаемой. Волосы — как рыжее пламя, кожа — белоснежнее снега, губы — вишня и кармин.

Он рисовал самозабвенно, чуть прикрыв ресницы, совсем забыв о том, что холст был живым.

— А-а-а. пчхи-и-и… — прости шмыгнул носом Лис и потянулся утереть.

— Не трогай! Лицо — не трогай, — рявкнул Коста. — Не высохло.

— А-а-апч-ч-чхи… свербит от краски…

— Потерпишь, — отрезал Коста.

— Ну, все? Все? Так долго не рисую даже я, а я — мастер!

— Помолчи.

Чего-то не хватало.

Коста смотрел, чуть отступив на шаг.