Печать мастера

Коста наблюдал издалека — очередь нищих за булочками двигалась, жрец в оранжевом выдавал одну в одни руки и благословлял. Вчерашних людей в сером видно не не было — но были другие — тройка.

Внимательный взгляд выхватил тени пришлых, замершие в прохладе колонн.

Ждут. Его — ждут. Пусть ждут до следующего Исхода.

Он занял свой наблюдательный пост задолго до рассвета. Следил, как работают жрецы и послушники, когда открываются двери главного входа для посетителей, откуда приносят подаяние в виде булочек для нищих, кто и когда метет задний двор, куда и зачем посылают послушников в город, и какие дают поручения.

И даже куда младшие храмовые служки ходят стирать вещи — два дня большой стирки на декаде, и сегодня один из лысых жрецов в оранжевом отправил несчастную тройку вместе с большими плетеными корзинами за плечами в сторону одного из широких городских каналов.

***

Коста следовал за послушниками на расстоянии двадцати шагов. Шел неспешно, потому что служители никуда не торопились — видимо так заповедовал Великий.

Они то и дело останавливались, чтобы смахнуть пот, снять тяжелые корзины и… громко поругаться.

— Я перестирал две прошлый раз, когда ты отпрашивался в город! Сегодня твоя очередь стирать мою корзину!

— Тью… — фыркнул второй послушник. — Кто заставлял тебя попадаться второй раз подряд на декаде, чтобы наказывали стиркой?

— А кто заставлял тебя?

— Помолчите, — бросил третий служка. — Сегодня в город не пойдет никто — нужно успеть до вечерней службы, нам ещё храм убирать перед завтрашним приходом Высоких гостей…

— У-у-у-у… — застонал первый. — Я быстро, только туда и обратно…на ближайший рынок…

— И не надейся, — отрезал третий. — Иначе я доложу наставнику, что ты опять побираешься на рынках, выпрашивая милостыню, а все подаяние забираешь себе…

— Завтра подадут и так, — поддакнул второй послушник. — Нужно только покрутиться около высоких господ, улыбнуться и быть в нужном месте в нужное время, и тогда — перепадёт…

Место младших храмовых у широкого канала на каменном парапете никто не занимал. Народу вообще было мало — пара мистрис вдалеке полоскали простыни и развешивали там же — за спиной, на специально натянутые вдоль канала веревки.

Послушники разделились — каждый взял по корзине, выбрал место, закатал рукава и приступил к стирке.

Коста — ждал в тени, пока служки весело переговаривались, отбивая одежду палками на камнях, полоскали в чанах, и развешивали.

Робы — оранжевые, светлые, и совсем серые застиранные — сушились на веревках, растянутых вдоль, и крепились к деревьям, ограде, и двум подпоркам.

Послушники лениво грелись на солнце — их сморило, и они дружно уселились в тени, разворачивая пергаменты с обедом.

Бумага так аппетитно шуршала, что у Косты забурчало в животе. Он сглотнул слюни и медленно начал перемещаться в сторону вещей.

Робу себе он присмотрел давно — вторую с краю, серую, как у послушников. Подкрался, и, выждав подходящий момент, когда гомон стал особенно громким, дернул опору на себя и снес подпорки, прихватив себе одну с поясом.

Веревка упала вниз, одна опора дернула вторую, вторая — третью, четвертая веревка оборвалась под весом, си… Стиранное белье с влажным хлюпом рухнуло на землю и часть в канал.

— Ай, Великий!!!

— Да что же это…

— Лови их!!! Лови!!!

Робы быстро поплыли вниз по течению. Оранжевые тряпки весело кружились по воде, уплывая все дальше — послушники бежали следом, пытаясь достать их длинные палками из воды.

— Великий за что!!!

— Наставник нас накажет… Лови вещи, лови…

— Вылавливай их! Что ты мешкаешь! Вылавливай!!!

Коста в стороне от сутолоки неспешно смотал одежду в небольшой серый тюк, завязал узлом сверху и, закинув на плечо, прихрамывая, потрусил в своё убежище.

— Лови!!!

Оранжевые робы жрецов весело уплывали дальше.

***

Мост на окраине

С размером он все-таки ошибся — Коста пошевелил кончиками пальцев — серые рукава почти скрывали руки, а подол волочился по земле, но это и неплохо.

Лицо — он потрогал щеку пальцем — почти зажило и уже не горело, а руки придется мазать ещё несколько ночей.

Он подпоясался веревкой, как все послушники — двойным узлом, и вытащил нож из кармана своего халата. Выдохнул и приставил к своей шее.

Все было ничего. Одежда — это полдела, молитвы и благословения он знал, но…все послушники стриглись очень коротко.

Волосы он обрезал мгновений за десять — криво — косо — нож затупился, но так коротко, как смог.

Спрятал тубус, вещи под мост, заложил камнями и отправился добывать еду. Послушников обычно никто не замечает, надо только не попадаться на глаза храмовым.

***

Ему повезло на втором рынке — на центральном не подали ничего, и за тридцать мгновений получил жесткую лепешку, мохнатый персик, и раз двадцать осенил знаменьем Великого каждого страждущего, кто подходил испросить благословения.

Разве ему жалко?

На вчерашний окраинный рынок он решил не соваться — могли узнать в лицо.