Павел I

Подобное утверждение должно было на чём-то основываться. Неужели Брикнеру удал ость получить какие-то свидетельства самого интимного свойства, которые обосновывали столь безапелляционное заключение? Ничуть не бывало. В качестве «достоверного источника» он ссылался на книжку некого Фр. Бинемана — «Из времён Императора Павла», изданную в Лейпциге в 1886 году и целиком построенную на пересказе исторических анекдотов и сплетен. Никаких доказательств любовной связи Павла и Анны Лопухиной-Гагариной никто не привёл. До сего дня данный сюжет всё ещё и воспроизводится по методике Брикнера…

Павел Петрович не просто был увлечён, но именно влюблён в Анну Лопухину — тому действительно есть немало подтверждений, в том числе и со стороны самого Императора. Однако его влюбленность являлась в чистом виде рыцарским увлечением, совсем не подразумевавшим обязательное плотское наслаждение. «Любить» и «обладать» — в русском языке понятия отнюдь не тавтологические…

Некоторые считают, что история возникновения отношений между Императором и Лопухиной — продукт «интриги», во главе которой стоял пресловутый Кутайсов, намеревавшийся свести на нет влияние на Павла Императрицы и Нелидовой. В качестве менторов при «верном Иване» назывались такие имена, как Ростопчин и Безбородко. Ясное дело, что тут трудно отделить «зерна от плевел», но подобная точка зрения была широко распространена. Её принимали на веру такие лица, как Императрица Мария Фёдоровна и Е. И. Нелидова. В этом смысле существует весьма показательный документ— «Записки» барона К. А. Гейкинга (1752–1809).

Барон Гейкинг происходил из курляндских дворян и до 1796 года был председателем суда в Митаве. Удивительное служебное возвышение началось с приходом к власти Императора Павла. Барон становится сенатором, тайным советником и президентом Юстиц-коллегии по делам Лифляндии и Эстляндии. В 1898 году барон впал в немилость и был выслан в свое курляндское имение. Взлет карьеры Гвикинга был связан с тем, что он был женат на баронессе Ангелике — дочери мадам де Лафон (Делафон), директрисы Смольного института, с которой в теснейших дружеских отношениях находилась Е. И. Нелидова. Естественно, что Гейкинг входил в «партию Императрицы и Нелидовой» с самого начала своего пребывания в Петербурге и прекрасно был осведомлен о настроениях, царивших на «женский половине» Двора. Вот как барон излагает начало конца «влияния» Марии Фёдоровны и Нелидовой, Дело происходило в Москве, куда Император прибыл 11 мая 1798 года для проведения военных учений.

«Императора встретили в Москве, — пишет Гейкинг, — восторженно… Преисполненный радостью, он сказал Кутайсову в тот же вечер: «Как отрадно было сегодня моему сердцу! Московский народ любит меня гораздо более, чем петербургский; мне кажется, что там меня гораздо более боятся, чем любят». «Это меня не удивляет», — заметил хитрый Кутайсов. «Почему же?» — удивился Император. «Не смею выразиться яснее». — «Я приказываю»».

И далее, как повествует Гейкинг, Кутайсов «открыл глаза Государю» на причину столь разного восприятия. «Обещайте мне, Государь, не передавать этого ни Императрице, ни фрейлине Нелидовой». После получения подобного заверения Кутайсов продолжал: «Государь, дело в том, что здесь Вас видят таковым, каковы Вы в действительности — добрым, великодушным и чувствительным, между тем как в Петербурге, если Вы оказываете какую-либо милость, то говорят, что У Вас её выпросили или Императрица, или фрейлина Нелидова, или же Куракины. Таким образом оказывается, что, когда Вы делаете добро, то его делают они, если же Вы караете, то это исходит от Вас».

Услыхав подобные откровения, Павел Петрович необычайно разволновался; ему не давала покоя сама мысль о том, что им управляют женщины. Реакция его оказалась соответствующей. «Ну, мои дамы, я покажу вам, как мною управляют!» В изложении Гейкинга, Император намеревался тут же написать некое распоряжение, но «Кутайсов бросился к его ногам и умолил действовать с притворством по отношению к упомянутым особам». Всё! Завершилась одна история, началась друга. Наступало «время Лопухиной».

Упомянутый диалог вполне мог иметь место. Но в равной степени его могло и не быть. Никто не знает, и уже никогда не узнает, каким образом разговор Монарха с его слугой сделался общественным достоянием; вариации на эту тему можно встретить и в других воспоминаниях. Возможно, что Кутайсов сам раструбил, передавая «по секрету» содержание беседы, которая, несомненно, повышала его общественное значение. В конечном счёте всё это не самое главное. Главное же состояло в том, что именно весной 1798 года стали ясно различимы признаки сердечного увлечения Императора московской красавицей Анной Лопухиной, которую он первый раз увидел за год до того, во время Коронации.