Пацифист. Берта

Прапорщик не очень-то любил дискуссии, и песня была выучена, хотя это стоило большого труда Кабаидзе и особенно Звайзгне, который и по русски-то не умел говорить. Кроме слов «здравствуйте» и «спасибо» все остальное произносил невнятно, поэтому больше молчал. Хромов звал его за это «глухонемым», но только за глаза, побаиваясь мощных бицепсов латыша.

Нечипоренко был запевалой не потому, что голос у него был лучше, чем у других. Наоборот, ни голоса, ни тем более слуха у него не было, но прапорщик Циба отдал ему предпочтение по той простой причине, что

Ивану учить слова песни не требовалось - он знал их с детства.

- Роспрягайтэ, хло-го-пци, коней та й лягайтэ спогочивать, а я пи-ду в сад зэлэный, в сад крынычэньку копать!-закричал Нечипоренко и все подхватили разноголосо, но дружно.

Этой песни оказалось слишком много на дорогу до тира, Серегин оборвал ее командой и остановил строй. Капонир представлял собой земляное сооружение, поросшее бурьяном, и предназначалось оно для укрытия самолетов, которые могли когда-нибудь здесь появиться. Внутри этого сооружения у поперечного вала были выставлены три фанерных щита, на которых крепились мишени - квадратные человеки по грудь. Расстояние до них было пятьдесят метров, и на этой отметке стояли воткнутые в землю два красных флажка. Третий флаг, побольше размерами, трепыхался на самом гребне капонира, предупреждая местное население, что идут стрельбы, хотя кругом не было ни души.

В первую смену стреляли Балаев, Звайзгне и Хромов. По команде лейтенанта Серегин раздал по три патрона, каждый солдат доложил:

- Три боевых патрона получил.

- К огневому рубежу шагом - марш,- скомандовал Капустин.

… Солдаты прошли вперед, легли, как учил Строевой устав.

- Заряжай!

Щелкнули затворы карабинов. По очереди снова доложили.

- Рядовой Звайзгне… Балаев… Хромов к стрельбе готов!

- Огонь!

Первым выстрелил Арвид. Пыль взметнулась за фанерным щитом, и шарахнулось в земляном четырехугольнике эхо. Из дальнего болотца в поле взлетела пара испуганных уток, которую проводил охотничьим взглядом сибиряк Лихолет («Хорошо идут: стук-стук»,- он даже глаз прищурил).

Один за другим, почти одновременно, грохнули еще Два выстрела.

- Внимательнее! - сказал Серегин, стоявший у ног стрелявших.

Роман повернул к нему голову. Качнулся ствол карабина.

- Моя же была очередь…

Он не договорил. Сержант больно наступил ему на ноги, от чего цыган взвыл.

- Не вертеть оружием на огневом рубеже!

- Да я же…

Сержант снова ударил его по подошвам сапог.

- Отставить разговоры!

- Но…

- Рядовой Балаев, разряжай!

Роман затравленно зыркал по сторонам, ничего не соображая, а Серегин быстро наклонился и резко два. раза подряд дернул затвором карабина. Патроны вылетели в траву.

- Встать! Стать в строй!

Когда раздосадованный Роман вернулся в строй, сержант обвел всех строгим взглядом:

- Предупреждаю еще раз. Огневой рубеж не балаган, и вы не в таборе находитесь, а в армии!

Лейтенант смотрел в это время в бинокль, будто происшедшее его не касалось - личный состав должны воспитывать младшие командиры.

- Звайзгне, молодец. Восьмерка. Хромов - мимо.

Первая смена отстрелялась, хотя и не полным составом. Балаев зыркал гневным взглядом на сержанта, а тот снова был напряжен, весь во внимании.

- К мишеням бегом - марш!

В очередную смену пошли Нечипоренко, Хайретдинов и Кабаидзе. С карабином грузин выглядел настоящим абреком, коня бы ему еще, бурку да башлык. Нос орлиный, глаза горят, череп, как и положено, бритый, синева на щеках - красавец. И стрелял метко: три девятки.

Подошла очередь Миляева, и он поймал себя на мысли, что волнуется. Никогда до этого не приходилось ему стрелять из настоящего оружия, хотя в детстве у него была классная игрушка - уменьшенная копия американской автоматической винтовки М16. Стреляла она водой, и было истинным наслаждением запустить струю в отца, сделавшего этот подарок.

Отец ругался, но винтовку не отбирал.

Прозвучала фамилия, и Женя вздрогнул. Ответил как положено, протянул руку, в которую сержант Серегин вложил холодные длинные патроны. На остриях пуль поблескивали лучи солнца, вид их казался самим совершенством - плавный овал, баллистически точная

форма. Не верилось, что эта изящно выполненная штуковина несет в себе смерть.

По команде Миляев лег на расстеленную плащ-палатку, положил карабин в ложбинку на мешочках с песком, передернул затвор. Все делал механически, как учили, не задумываясь. Поудобней расставил ноги, прицелился.

- Огонь!

Слева щелкнул выстрел - Расим Хайретдинов стрелял первым. Дымящаяся гильза упала рядом с Женей, он видел ее в траве - оттуда некоторое время шел дымок, точно от брошенного окурка. Снова прижался щекой к прикладу, поискал в прорези прицела мушку. Теперь надо было подвести ее к мишени где-то на уровне белой круглой линии, оцифрованной восьмеркой. Эта линия проходила по квадратной груди мишени, и Женя вдруг увидел впереди не мишень, не фанерный щит, а человека. В галстуке, пиджаке, с шевелюрой волос на голове. Увидел глаза, глядящие на него или, может быть, как раз в дульное отверстие карабина.